в Венгрии и в Западной Германии. Во-вторых, потому, что не получается эффективного контроля численности скворцов. За последние годы замечается, напротив, увеличение численности скворцов в Европе, что, по мнению экспертов, объясняется развеской огромного числа скворечников. Предлагалось даже ограничить развеску скворечников или вовсе от нее отказаться, что и сделано в Западной Германии. Но дело в том, что в гнездовой области скворцы весьма полезны. Следовательно, сокращение их численности в местах гнездовий вряд ли целесообразно. Все эти вопросы были поставлены на сессии Европейской континентальной секции Международного совета охраны птиц, состоявшейся 19–24 июня 1961 г. в Ставангере.
Аналогичный вопрос возникает и относительно грачей. Нет сомнения, что эта птица в сельском хозяйстве полезна. Однако, когда численность грачей превышает какой-то предел, они становятся нежелательными, даже вредными. Например, в Голландии грачи стали полностью охраняться с 1912 г., и к 1936 г. популяция грачей превысила там 40 000 пар. Затем появились обоснованные жалобы на ущерб от грачей для посевов; в 1954 г. охрана грачей была отменена, и они были даже включены в категорию вредных птиц. Чтобы сохранить численность грачей, птицам препятствовали (путем стрельбы) появляться на гнездах в течение 24 часов непосредственно перед вылуплением птенцов.
Как сочетать полезность скворцов и грачей в одном месте, в одних условиях, с их вредностью в других? Оказалось, что воспроизведение крика тревоги можно использовать для отпугивания птиц с территории, где в данное время присутствие этих птиц нежелательно.
В разных странах накопился в этом отношении достаточный опыт (Gramet, 1958; Busnel et Giban 1960 и др.). Без ущерба для популяций полезных птиц, ставших в тех или иных условиях нежелательными, даже вредными, в местах их временной (подчеркиваем – временной) концентрации отпугивание птиц путем магнитофонного воспроизведения их сигнального крика тревоги оказалось весьма эффективным (Busnel et Giban, 1960).
Вопрос об управлении поведением птиц не ограничивается, конечно, использованием птичьих голосовых сигналов. Наряду с этим отрицательным воздействием теперь становится не совсем уж фантастичным и использование голосов птиц для их привлечения, и в какой-то мере для регуляции размножения (в птицеводстве большие успехи достигнуты путем регулирования репродуктивного цикла птиц световым режимом).
Наверное, такое же, а быть может и большее значение голоса птиц имеют и при их ориентации. Тут даже выяснение «звуковой» сферы птиц может дать много нового и существенного.
В конечном счете дело идет о широком изучении и использовании, а если необходимо, и применении того, что было названо Икскюлем (1921) «Merckwelt». Предпосылкой для этого является дальнейшее изучение микроструктуры звукового и зрительного анализаторов и головного мозга птиц. По всей вероятности, оно может быть использовано и для моделирования при разработке конструкций управляемой аппаратуры.
Разумеется, что кроме этих практических аспектов, изучение голосов птиц имеет и теоретическое значение, в частности, по выяснению удельного веса в сложной звуковой сигнализации птиц наследственного и приобретенного, безусловнорефлекторного и условнорефлекторного (в плане работ Sauer, 1954), по изучению формирования голоса птиц в так называемых условиях «Каспара Гаузера», по изучению роли миметизма в голосе птиц (Chisholm, 1937 и др.) и т. д.
* * *
Изучение голоса птиц в какой-то мере может также интересовать антропологов и лингвистов. На возможную роль птичьего языка в музыке и речи указывали разные авторы, в особенности Koehler (1949, 1956). В этом отношении заслуживают внимания названия птиц на различных языках. Этот вопрос интересовал еще Палласа (1811). Анализ списков названий птиц на разных языках (например, списков Stresemann 1941, Ferianc, 1958; Jorgensen a. Blackburne, 1941; Jorgensen, 1958; см. также Булаховский, 1948) показывает большое сходство таких обозначений в самых разных языковых группах. В работе Трубачева (1960) о происхождении названий домашних животных в славянских языках отмечается, что «о древних носителях индоевропейского языка известно, что у них были такие домашние животные как собака, овца, крупный рогатый скот, лошадь. Названия этих животных носят преимущественно общеиндоевропейский характер, вероятно потому, что они оформились в эпоху наибольшей близости индоевропейских диалектов».
Это интересное соображение имеет отношение к занимающему нас вопросу. Человек, видимо, очень давно обратил внимание на разнообразие издаваемых птицами звуков. В результате в самых различных языковых группах огромное распространение среди названий птиц получили «ономатопеи», т. е. имена, подражающие, копирующие голос птиц. Известное сходство в названиях птиц у разных народов объясняется как общностью происхождения языков, так и звукоподражанием.
В этой связи надо упомянуть, что на разных языках возникают и новообразования подобного рода. Например, после появления в Средней Азии русских они изобрели звукоподражательные названия для рябков: туртушка, тураль (тюркские названия этих птиц другие). У коренного населения Австралии какаду (Callocephalon fimbria) называется «ганг-ганг». Любопытны местные названия большеногих кур Megapodidae в местах их обитания: Leipoa ocellata – «лоун-ан-и», «лоуан», «гнон»; Alectura lathami – «уеха» (weehah); Megapodius reinward – «ка-рук-ки» (ca-rook-ke).
Все это только примеры, которые могут обратить внимание филологов и антропологов на своеобразную и мало изученную сторону вопроса о «праязыке» (Koehler, 1949, 1951). Для биолога же представляется ясной необходимость дальнейшего изучения проблемы.
Приложение 3
Шум, свист
Вообще большинство событий быстротекущей жизни звуковой среды города совершается столь стремительно и так быстро растворяется в громадной массе пестрых фактов повседневности, что даже те, кто столкнулся с ними нос к носу, редко понимают, что же это, собственно, такое. А чаще всего – просто не придают им никакого значения. Как собачьему дерьму на тротуаре, плевкам на мраморе мемориалов Победы, голодным старушкам в метро, грязным бомжам, настенному хулиганству владеющих английским подростков, малюющих черт знает что бог знает где… Это нормально. Так горожане защищаются от города. Иначе можно сойти с ума или взять гранатомет да и… впрочем, в звуки гранатою не попадешь. Сами же звуки способны на многое.
Помните, как называли «демократические революции» в странах Восточной Европы в конце 80-х – начале 90-х? «Бархатная», «нежная», «тихая» – вот как их называли. Несмотря на расстрел Н. Чаушеску и тому подобные лирические остступления.
Чеченская революция не была уже ни бархатной, ни нежной, ни тем более тихой. Ритуальные круговые пляски с криками обернулись многомесячной войной с применением всех видов оружия и вошедшей в менталитет чеченцев привычкой выражать любые сильные чувства автоматной пальбой. Чечня замкнула страшную цепь войн, в которых несколько поколений российских людей вновь обрели подзабытый было опыт «смертельного шума», «музыки войны». Все, о чем уже сказано в главе этой книги, повторилось в Афганистане, Карабахе, Приднестровье, Чечне – и на улицах наших городов, почти привыкших к «разборкам», взрывам и пр.
Однако точного повторения в истории, как известно, не бывает. И вот наступил 1996 год. И начал претворяться
