знаю. Лежал он в диване, в ящике для инструмента. Ваш работник при обыске открывал, видел ящик...
«Любовь к оружию? — подумал следователь. — Есть такая любовь».
Имеет человек оружие, и кажется ему, что с ним он сильнее. Хотя случись что, явится вдруг прямая надобность применить, побоится вытащить и применить. Но все равно хранит, бережет и тем самым чувствует себя сильнее, если, конечно, не преследует иных замыслов. Есть в оружии притягательная сила.
Григорьев-старший из-за этого странного чувства и в инкассаторы пошел. В их работе многое сочетается, здесь и доверие и ответственность, смелость и доля риска. Но пришлось ему уволиться, потому что стал выпивать «больше положенного».
Однажды в пьяном виде он достал пистолет, показал сыну, похвалился трофеем.
— В бою взял, стрелял в меня фриц, но я опередил.
У какого мальчишки не загорятся глаза при виде настоящего пистолета, когда вся их жизнь до самой юности наполнена играми, в которых оружие занимает еще очень много места. Сабли, пушчонки, пистолетики, ружья, стрелы, копья, рогатки, автоматы, мечи, щиты, ракеты, танки, бронемашины, самолеты, корабли. Но все игрушечное. А тут настоящий!
Юрий проследил, куда отец спрятал «вальтер», «игрушку», которой не было ни у кого из его приятелей, ни во дворе, ни в школе. И когда хотел, тогда и брал.
* * *
«Следователь вправе произвести очную ставку между двумя ранее допрошенными лицами, в показаниях которых имеются существенные противоречия».
Статья 162 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР.
«Приступая к допросу на очной ставке, следователь опрашивает лиц, между которыми проводится очная ставка, знают ли они друг друга и в каких отношениях находятся между собой».
Из статьи 163 УПК РСФСР.
Противоречие между отцом и сыном Григорьевыми, с юридической точки зрения, одно — кто из них владел пистолетом «вальтер». С разрешением этого противоречия решится и судьба одного из них. Устранить противоречие может очная ставка. Без нее не обойтись. Не сговор дома в пользу одного, не обоюдное улаживание вопреки истине, а четкий ответ перед законом.
Что против Григорьева-младшего? Показания ребят со двора, которые видели у него неоднократно в руках этот пистолет. Показания Жижичкина и Глотова, получивших у Григорьева Юрия пистолет. Оружие найдено на голубятне, которой пользовался Юрий. И наконец, его собственные показания о том, что он держал его в руках, показывал, передавал и прятал на голубятне.
Что против Григорьева-старшего? Только показания сына.
И убеждение следователя. Где взять ему доказательства, подтверждающие это убеждение? Кто видел пистолет у Григорьева Ивана Дмитриевича? Кто скажет, что он его хранил, прятал?
Следователь уже думал над этим. Была одна мысль, но реализация потребовала бы очень длительного времени, а его отпускают скупо.
Все решала очная ставка. Но слишком необычная. Сын против отца. Хватит ли у него силенок отстоять свою правду, убедить родителя, показать ему все последствия его лжи? Для обоих, не только для младшего. Неужели отец не дрогнет, не осознает, что в нем, в его ответе спасение сына, пусть даже за счет собственной свободы? Но ведь это же его долг!
Сомневался следователь, что Григорьев-старший вспомнит о долге своем. Хотя далеко не все свидетели и подозреваемые раскрываются на первом допросе, так вот сразу. И может, Иван Григорьев не себя одного, а обоих спасал. Пусть, мол, мое равнодушие примут за убежденность, что Юрий невиновен, а невиновен, тогда чего за него бояться, разберутся и отпустят. Тогда еще не знал следователь всей предыдущей жизни семьи Григорьевых, отношения Ивана Дмитриевича к жене и сыну, полного безразличия. Не по его ли вине парень бросил школу и долго болтался без дела, пока сам не устроился на работу? А когда принес первую получку, не послал Григорьев сына за подарком матери, а велел купить поллитровку и устроил «обмывку». И потом, как и сам привык, после очередной получки, похлопывая Юрку по плечу, говорил: «Растешь, сынок», — и чокался с ним граненым стаканом.
Парня такая жизнь не очень тяготила, но и не радовала. А начинал перечить, получал в ответ затрещины да бранные слова: «щенок, дармоед, мерзавец». Тяжело было жить вместе, а уйти некуда, да и мать жалко, ей тоже не легче было с отцом.
А все же не оставляла следователя надежда.
* * *
Они молча сели на поставленные перед столом следователя стулья, лицом друг к другу.
Юрий опустил голову, но и отец не смотрел на него. Старался сохранять спокойствие, а может, и правда был спокоен. Нет, не удержался, выдал нервный зевок. Однако ничто не выдавало, что на очной ставке сидят не посторонние друг другу, а родные люди. Так все сидят, кто нервничает, кто почти спокоен, потому что прав и убежден в своей правоте.
Следователь не задал им первого, обычного вопроса: «Знаете ли вы друг друга и какие между вами отношения?» Вопроса, обязательного согласно протоколу.
Что знают они друг о друге? И много. И ничего. Чтобы знать, надо интересоваться, проникать в мысли и чувства другого, принимать их к сердцу, сопереживать, предлагать и получать помощь, быть близкими. Этого не было.
А может, только сейчас, на этой очной ставке, необходимом процессуальном действии, но противном законам общения между родными, близкими людьми, они узнают истинную цену их отношения друг к другу, их близости, их родства и, узнав, поймут.
— Расскажите, каким образом оказался у вас пистолет «вальтер»? — спросил следователь Юрия Григорьева первым.
— Его... Этот пистолет был у нас дома... Он лежал в диване, давно лежал, — начал Юрий, прямо глядя в лицо отца.
Следователь посмотрел в глаза одного, потом другого свидетеля. Глаза парня казались неживыми, словно осколки темной керамики. Глаза взрослого нацелились в них, будто хотели пробуравить.
Юрий слегка запнулся, глубоко втянул в себя воздух, словно не хватало ему его, выдохнул и твердо сказал:
— Отец, ты же его с фронта привез, ну что еще говорить!
— Ну-ну, продолжай, — сказал отец.
— Привез с фронта, и мама это знает...
— Мать не путай! — сказал отец.
— Хорошо. Не буду. Но ведь это же правда. Помнишь, ты мне его показал, а потом спрятал, а я знал куда. Ну и брал...
— Выследил.
— Григорьев, не перебивайте его, вам будет дано слово, — вмешался следователь.
— Ну-ну, пусть рассказывает дальше, — сказал Григорьев-старший.
— Что же еще рассказывать?.. Брал я его, ребятам показывал. Потом вот Жижичкину дал, они с Глотовым недели две у себя держали...
