революции на территорию России тут же вторглись войска многих стран. Мне не кажутся чудны́ми этот страх и уверенность в новой войне в стране, которая понесла такие огромные потери в двух предыдущих. Учитывая все жестокие последствия этого, с горечью запечатлевшиеся потом в их сознании в течение многих неурожайных лет, чего ещё можно ожидать? Кроме того, большевистская идеология учит, что все войны являются экономическими, что углубление депрессии в капиталистических странах и их жажда получения новых внешних рынков не могут не спровоцировать следующую бойню. 'Для нас это только вопрос времени, – сказал мне один красноармеец, когда я там был. – Это может произойти завтра или через несколько лет. И пока существуют национальные границы, одной нации ни за что не избежать экономического противостояния с другой'. А потом, как вы думаете, что он сказал? – Злотский повернулся к Флауэрсу. – Он выглядел крайне серьёзным, как и все они. 'Здесь, в России, – сказал он, – мы считаем, что признание СССР президентом Рузвельтом продлило период мира. Установление нормальных отношений между двумя великими странами, расположенными по обе стороны как Европы, так и Азии, сделало для предотвращения войны больше, чем любые дипломатические шаги с 1918-го года. Советский Союз и Соединённые Штаты, находящиеся в дружественных отношениях, способны предотвратить международную войну лучше, чем любое другое объединение наций. И, в конце концов, мы соседи, имеющие общую границу у Аляски'".
"А как же насчёт пропаганды в таком заявлении? Это же именно она", – возмутился Генрих, в отчаянии разводя руками.
"Шесть миллионов коммунистических голосов в Германии в 1932-ом не были пропагандой, Генрих. В конце концов, это же немецкие коммунисты, а не русские. Если коммунизм распространяется, то это не из-за пропаганды, а чисто из-за экономических условий. Ты это знаешь. Учитывая сталинскую программу использования всех имеющихся в СССР ресурсов для построения социализма у себя дома, как наилучшего примера для показа миру правильного образа жизни, и невмешательства в существующие формы правления в других странах, коммунистическая пропаганда теперь исходит от ваших собственных коммунистов, а не из России. А поскольку тысячи квадратных миль девственной целины в России пока что не освоены, мистер Флауэрс, у Кремля нет причин желать войны. Это разрушило бы многое из того, что было завоёвано тяжёлым трудом за годы, прошедшие с 1917-го, и расстроило бы прекрасно продуманные планы на будущее. И вообще, большевики не настолько безумны, чтоб желать самоуничтожения".
"Что ж, это шикарный мир, – вздохнул Флауэрс. – Вот в Германии при Гитлере произошло снижение кредитного рейтинга рейха из-за неспособности немецкого правительства выполнять свои обязательства. Американские держатели немецких облигаций страдают от обесценивания и задаются резонным вопросом, будут ли выплачены по ним хотя бы проценты. К тому же бойкот немецких товаров, несомненно, оказывает самое разрушительное воздействие на зарубежный бизнес рейха. К чему всё это приведёт?"
"Это евреи, – сказал Тиллсон, – они всё равно все коммунисты".
"Нет, если они крупные банкиры или преуспевающие владельцы магазинов, которые могут внести свой вклад в старый добрый 'смазочный фонд', Генрих", – выдал, смеясь над ним, Флауэрс.
Но Тиллсон, даже не взглянув на Эдриана, продолжал развивать свою мысль.
"Наш экспорт сократился вдвое, – воскликнул он, – что привело к крайне неблагоприятному торговому балансу, и всё из-за вашей иностранной пропаганды, направленной против нас, немцев. Неудивительно, что наш народ вас ненавидит. Вы отказываетесь понимать нашего Фюрера и его программу. Конечно, мы превозносим тевтонскую кровь. А почему мы не должны этого делать? Что нам ещё остаётся? Мы были вынуждены, и мы одержим с этим победу. Мы вышли из Лиги Наций. Мы больше не будем вести дипломатические переговоры с миром, который поворачивается к нам спиной и не выполняет своих обещаний".
"Да, Генрих, зато в Женеве появился маленький кругленький человечек, который занял ваше освободившееся кресло83", – сыронизировал Флауэрс.
"И он теперь работает на благо мира между народами больше, чем любой другой человек, – добавил Злотский. – Провёл переговоры и подписал пакты о ненападении со всеми странами, что окружают его собственную, кроме Японии. Литвинов – заноза в заднице не одного искателя благоприятного баланса сил для своего народа".
"Ах! Что он выдал на конференции по разоружению! – съязвил Генрих. – 'Хотите разоружаться – разоружайтесь совсем – это единственный способ!' Безумие!"
"Вовсе нет, – возразил Злотский. – Эти слова могут пройти через века. Ведь он сказал, что Россия отказалась бы абсолютно от всех имеющихся у неё вооружений, если б это сделали и другие".
"И оставила б нас всех на растерзание своей пропаганде", – буркнул Тиллсон.
"Ну, всё зависит от того, как ты на это смотришь. По-другому у нас никогда не будет мира".
"Мира! – ухмыльнулся Генрих. – Разве какой-то американец не сказал: 'В мирное время готовься к войне'? Что ж, мы это и делаем".
"Мир, несомненно, меняется, – произнёс Флауэрс. – В первые послевоенные годы Россия была вынуждена платить по кредитам в зарубежных странах до тридцати пяти процентов годовых, а теперь она в состоянии занимать деньги только на выгодных для себя условиях. Даже у Германии, Генрих. Таким образом, доверие к ней выросло, в то время как к вам упало. Она добросовестно выполняет все обязательства, взятые на себя с 1917-го. И её семипроцентные облигации начинают получать широкое распространение на внешнем рынке".
"Гарантированные правительством, которое может говорить от имени каждой отрасли и планирует свою экономику на годы вперёд, – добавил Злотский. – И не забывайте, что эти облигации выплачиваются золотом в любое время по истечении года их хранения".
Флауэрс вернулся к своему обожаемому занятию – обсуждению международных финансов, а я стал задаваться вопросом, выберемся ли мы когда-либо из этого кафе. "А самый известный американский обозреватель язвительно отозвался о 'глупости русских', выплачивающих американским держателям их облигаций золотом, когда наша валюта уже обесценилась до шестидесяти процентов от своей прежней стоимости", – усмехнулся он.
"Зато Россия сдержала своё обещание, – снова защищая большевиков, сказал Злотский. – До Великой депрессии Советы занимали значительные средства на покупку оборудования, им было нелегко выполнять свои обязательства на обесценившихся рынках, но они ещё никогда не брали в долг сверх своей платёжеспособности. Россия своими силами достигла того долгожданного положения, когда она может рассчитывать на долгосрочные кредиты".
"Не говорите глупостей – внешняя торговля в России тоже пострадала", – воскликнул Тиллсон.
"Безусловно. Мировая депрессия не была благом для большевизма, боровшегося за выживание в самых сложных условиях. Однако Советы пережили шторм, затянув пояса там, где это было необходимо, и ослабив их по мере повышения своего кредитного рейтинга".
В глазах Флауэрса заплясали чёртики. Казалось, он был обречён сделать жизнь герра Тиллсона невыносимой.
"Что ж,
