говоря: "Время пришло."
Я глубоко вздохнул, перехватил дверь другой рукой, придержал и шагнул внутрь.
Глава 20. Находка
Дверь с мягким щелчком закрылась за моей спиной.
Я на секунду замер, прислушиваясь. За дверью остался насыщенный уличный гул — крики, мат, какие-то глухие удары. Здесь же было тихо. Слишком тихо.
Передо мной раскинулась широкая бетонная лестница, уходящая вниз. Ступени, отполированные тысячами ног, блестели тусклым светом. Серые, невзрачные стены с облупившейся краской и редкими потёками ржавчины казались равнодушными свидетелями всех, кто спускался сюда раньше.
Никак, чуя настроение, осторожно ткнулся носом в мою руку. Я машинально почесал его за ухом.
— Ну что, дружок, — тихо сказал я, глядя в темноту, — похоже, у нас сегодня экскурсия туда, куда нормальные люди не ходят.
Пёс фыркнул, словно соглашаясь.
Я шагнул к краю пролёта и заглянул вниз. Темнота там была плотной, вязкой. Где-то далеко внизу тускло мигала лампочка, но света от неё хватало только чтобы обозначить бездну. Посмотрел на часы. 17:20. Щёлкнул замком наружной двери — бесполезно. Та закрылась наглухо, без шанса на обратный путь.
— Отлично, — буркнул я. — Только вперёд.Никак тихо тявкнул. Я вздохнул и начал спускаться, следя за псом, который ступал рядом, аккуратно ставя лапы на каждую ступеньку.
Лестница спирально уходила вниз, словно шейка бутылки. Стены были одинаковыми — серые, покрытые грязными потёками с облупившейся местами краской. Лампочки под потолком светили редко и лениво: одна из пяти, и то каждая вторая мигала, будто издеваясь. Шаги отдавались глухим эхом. Пахло сыростью, старой медью и чем-то ещё — тонким, едва уловимым ароматом жжёной бумаги.
— Знаешь, дружище, — пробормотал, — я всегда думал, что такие лестницы бывают только в старых фильмах. Или в кошмарах.Никак посмотрел на меня, моргнул и принялся внимательно принюхиваться к воздуху. Пройдя ещё два пролёта, я опять взглянул на часы. 17:20. Я остановился. Протёр циферблат. Время не изменилось ни на секунду.
— Эй, — сказал я собаке, чувствуя, как мурашки бегут по спине, — скажи мне, что хотя бы у тебя часы идут нормально.Никак фыркнул. И в его взгляде я прочёл лёгкую насмешку.
— Ну да, — вздохнул я, продолжая спуск. — Сразу понятно, кто тут у нас в компании мозговитый, ясен пень.
Ступени, казалось, петляли всё круче. Иногда мне казалось, что мы кружим на одном и том же уровне, просто снова и снова проходим мимо тех же облупленных пятен.
— Знаешь, Никак, — продолжил я, просто чтобы заглушить собственные мысли, — если вдруг в конце этой лестницы окажется Бездна, я тебя вперёд пропущу. Уступлю место.
Пёс недовольно фыркнул, задрав хвост трубой.
— Ладно, ладно, — примирительно поднял я руки. — Шучу. Мы же команда, да?
Никак махнул хвостом и ускорил шаг. Он шёл впереди, уверенно, словно помнил путь. Я поймал себя на мысли: это не просто собака. Он... как будто сопровождает меня. Не как питомец, а как страж. Или проводник. Именно в этот момент я заметил: впереди, далеко внизу, появился свет. Тёплый, колеблющийся, как от большого старого фонаря. Я остановился, вглядываясь.
Свет был неровный, будто кто-то двигался с лампой туда-сюда. И вместе со светом снизу поднялся едва уловимый запах: смесь сырого мха, жжёной меди и чего-то ещё... напоминающего палёные волосы. Я взглянул на часы. 17:20. Они снова не сдвинулись ни на секунду. Я выдохнул, чувствуя, как холод стягивает плечи. Сердце билось неровно.
— Ну что, Никак, — прошептал я, — кажется, мы уже почти у цели.
Пёс тихо рыкнул и двинулся вниз, уверенно, как будто точно знал дорогу.
Я тронулся следом, чувствуя, как шаги отдаются в бетонных стенах странным двойным эхом. И почему-то внезапно понял: дальше пути назад точно не будет.
— Я вот что думаю, приятель, — сказал, чтобы хоть как-то развеять тишину, — кажется, если бы ад имел служебный вход, он бы выглядел примерно так.
Никак посмотрел на меня из-под лба и, кажется, хрюкнул. Я даже без слов понял его взгляд: «Сам полез — сам и выкарабкивайся». Ухмыльнувшись, я пошёл дальше. Круг за кругом, пролёт за пролётом.
Через некоторое время я поймал себя на странном ощущении: казалось, что лестница не просто идёт вниз, а как будто закручивается спиралью, петляя по невидимой оси. Ноги налились тяжестью, каждый шаг отдавался тупой болью в икроножных мышцах.
— Что за чёрт... — выдохнул я, остановившись на очередной площадке. Прислонился к стене, чувствуя под ладонью холодный, чуть шероховатый бетон. Никак тоже остановился. Он настороженно нюхал воздух, уши его были прижаты. В полутьме его шерсть казалась странно светящейся, словно он впитывал тусклый свет ламп.
— Стоп. — Поднял руку с часами. На электронном циферблате всё так же горело: 17:20. Ни минутой больше. Ни секундой меньше.
— Либо у меня сломались часы, — пробормотал я, — либо мы опять попали в какую-то... чертовщину.
Пёс посмотрел на меня, и я явственно уловил в его взгляде знакомую укоризну: «А чего ты ожидал сегодня?» Я рассмеялся, коротко, глухо. Смех мой захлебнулся в бетонных стенах и растворился. Спуск продолжался.
Мы прошли ещё два или три пролёта, когда я заметил: ступени стали шире.Стены — светлее, как будто покрашены побелкой давным-давно и неровно. Где-то внизу раздавались странные звуки — не гул метро, не шорох вентиляции, а какой-то... стонущий, затяжной шорох. Я остановился, прислушался.
— Это был ветер? — спросил я вслух. Никак встал ближе ко мне, его шерсть опять приподнялась на загривке.
— Всё нормально, — сказал я ему скорее для собственного успокоения. — Мы просто спускаемся к метро. Наверное, старые туннели. Какая-нибудь их заброшенная часть.
Шёпот сливался с шумом воздуха, то смешиваясь с чем-то ещё в странные звуки, то почти затихая. Было ощущение, что лестница тянется вглубь не десятки, а сотни метров. И вот, наконец, впереди замаячил явственный прямоугольник света. Не тот мигающий больничный холодный свет, а что-то мягкое, жёлтое, живое.
— Ну вот, старина, — тихо сказал я, глядя на пса. — Дошли. Пора посмотреть, что там. Никак коротко тявкнул, словно подтверждая. Мы шагнули на последний пролёт.
Чем ближе я подходил к свету, тем сильнее сжималось внутри какое-то нехорошее предчувствие. Никак шагал рядом, уши его были настороженно подняты, а хвост чуть вздёрнут — значит, он тоже чувствовал странность происходящего.
Последние несколько ступеней дались с трудом. Будто
