мрачно безвылазно сидела в своих покоях в чёрном платье, провожала взглядом капли, что наперегонки стекали по стеклу, и считала секунды, минуты, часы. Не хотелось ни с кем сталкиваться, терпеть кривые взгляды и перешёптывания.
Время тянулось медленно и тревожно. По ночам начали сниться кошмары, в которых проигрывались самые жуткие сцены смерти Хельвдана. Мечи, протыкающие тело насквозь. Копьё, что из раза в раз разрезало воздух с тошнотворным свистом и вонзалось в грудь. Обломки стрел в теле, из-под которых сочилась кровь. Тонкое лезвие кинжала, рассекающее плоть обездвиженного пленённого главнокомандующего. Было страшно ложиться спать, и не спать тоже было страшно. Пропал аппетит. Иногда сквозь безразличие пробивались мысли «а правильно ли я поступаю?», но аргумент, что у власти я смогу хоть что-нибудь сделать, быстро запихивал все сомнения туда, откуда они вылезали. В голове строились разные вариации будущего. И ни одна мне по-настоящему не нравилась. Нигде не было не то, чтобы счастья, а даже простого спокойствия. Нигде не было Хельвдана. Но я знала для чего и ради кого это делала. И, если мне помешает сам Калантиэль, я найду способ от него избавиться.
Последнюю ночь совсем не сомкнула глаз. Дождь выбивал о металлический козырёк печальную прощальную песнь и прекратился только под утро, умолкнув теперь, казалось, навсегда. Как и мои чувства. Внутри воцарилась всепоглощающая пустота.
Быстро помылась, натянула бельё, корсет, который затянула до боли в рёбрах. А затем в ход пошли лиф, три слоя чёрных юбок и невесомая кружевная вуаль, что покрывала всю голову, ниспадала на плечи и растекалась шлейфом у ног. Волосы под ней остались в привычной косе набок. А лица не тронула ни капля средств красоты. Для кого-то сегодня праздник, но не для меня.
Завтрак уже давно стоял на столике, призывно источая ароматный пар, но притронуться к нему так и не получилось. Перед глазами стояли картины, как заботливая кухарка заваривала свежий отвар, перемешивала древянной ложкой кашу, не отмеряя, ловко набирала специи и бросала в казанок. Париса… Как ненавистно ей было готовить этот клятый завтрак, зная, кому он предназначался.
Села на край дивана, сложила руки на колени, закрыла глаза и застыла безмолвной куклой в ожидании. А сердце отсчитывало мгновения.
Еле слышный стук каблуков ворвался в вязкую тишину.
— Войдите! — крикнула, опережая просьбу пришедшего.
В комнату важно вплыл смотритель Делис.
— Доброго утра, госпожа Мирана. Если Вы готовы, пора идти, — он скептически обвёл меня строгим взглядом, а потом покосился на огромную коробку, что покоилась у платяного шкафа. — Не понравился подарок? Его Величество заказал специально для Вас.
— Даже не открывала. Хочу остаться в траурном платье, господин Делис, — сорвалось потухшим голосом.
— Воля Ваша, госпожа Мирана. Прошу, — мужчина приосанился и услужливо склонился, пропуская меня вперёд.
Шаги эхом разносились по пустым коридорам, вторя ритму сердца. Такому же неровному и неспешному. Время превратилось в густой кисель, тянулось, всё вокруг стало будто в замедлении. Каждый шаг давался с трудом, но я упрямо шла, игнорируя назойливые порывы сбежать куда подальше. Двор. Затянутое серыми тучами небо. Смотритель Делис нервно пыхтел за спиной, недовольный моей медлительностью, и не позволивший себе упрекнуть меня в ней. Сад. Остановилась у пышных цветущих кустов и сорвала алую розу. Только распустившийся цветок трепетал нежными лепестками на ветру. До боли сжала шипастый стебель и двинулась по каменистой дорожке дальше. У выхода на утёс послышался первый негромкий гомон толпы, что собралась посмотреть на торжество. А дальше лица. Знакомые, напряжённые, уставшие и просто скучающие. Как и я, многие предпочли остаться в траурных нарядах, в память о том, кого они любили и уважали. Даже императорская свадьба не заставила их отвлечься от горевания. Теперь я действительно почувствовала себя предательницей и стало тошно от себя. Многочисленные взгляды встретили меня, как только я появилась у парковых ворот, оплетённых тёмным плющом. Париса и Тобс старательно отворачивались, дабы случайно не столкнуться взглядом, когда я проходила рядом. Зато Лея, не скрывая отвращения и презрения, с вызовом и с ненавистью смотрела прямо в глаза. Вэн стоял в самом конце, на краю утёса у церемониальной арки, на скулах играли желваки, а пальцы были сжаты в крепкие кулаки. Нечитаемый взгляд буравил во мне дыру. Кажется, парень был во мне глубоко разочарован. И я не могла его осудить за это.
Калантиэль, кажется, был единственным, кто пришёл на церемонию не в чёрном. Тёмно-синий плащ с гербом Иллеманы, в тон ему кафтан, расшитый серебряной нитью, чёрные высокие сапоги, натёртые до блеска. Рыжие волосы были убраны в аккуратный хвост и завязаны бархатной синей лентой. На голове красовалась высокая корона с рядом идеальных сапфиров, какие можно добыть только в горах северного хребта Фростмар. Чем ближе я подходила к нему, тем меньше воздуха оставалось в лёгких.
— Госпожа Мирана, рад приветствовать Вас, — старший советник вежливо склонил голову и кивком указал на место подле Императора. — Прошу, время начинать церемонию.
Старик величественно вынул книгу из многочисленных складок своей торжественной мантии и приложил морщинистую руку поверх потёртой кожаной обложки.
Тяжело сглотнув, шагнула к Калантиэлю и стала рядом. Ватные ноги не слушались. Тёмные глаза внимательно отслеживали каждое движение, что нервировало ещё больше.
— Во имя богов, во имя предков наших, — начал нараспев зачитывать советник, а моё сердце остановилось, — что предстанут свидетелями действа сего, — закружилась голова, — что благословят союз сей, — онемело всё тело, — я беру на себя милость и бремя соединить две судьбы людские во единую судьбу, — скрипучий голос старика врезался в уши и отпечатывался ужасом необратимости происходящего в сознании. — Отныне не порознь, а вместе, рука об руку, сердце подле сердца, — лёд, окутавший моё, дал трещину. — Отныне нерушима будет связь ваша от мира, для мира и единомыслия. И ежели хоть одна живая душа против сего союза, пусть выйдет же сюда и немедленно произнесёт причину или же замолчит до скончания веков.
В воздухе повисла гробовая тишина. Лишь шум волн и далёкие раскаты грома доносил ветер. Они были против, но кто это услышит, кроме меня?
— Да станут сии браслеты символом нерушимых уз, — советник протянул ладонь, на которой красовались два тонких браслета из светлого золота.
Калантиэль взял тот, что поменьше и потянулся к моим дрожащим рукам.
— Мира, ты поранилась! — мужчина встревожено схватил меня за руку, в которой был цветок.
Он разжал бледные пальцы. На ладони, куда впивались острые шипы, выступили красные капельки крови. Мужчина выхватил из кармана платок и стал судорожно вытирать ладонь, не заметив, как на землю выпало что-то маленькое и блестящее.
