специалистку по ресницам, декламировали стихи.
– Слова звучат, как первая присяга, которую ты родине принес!
Стоявшая сбоку Раиса шевелила губами в такт стихотворению – то ли суфлировала, то ли просто наслаждалась.
Наконец стихи закончились.
– К торжественному обещанию стоять смирно! – скомандовала Лидуха.
Дети принялись по очереди делать шаг вперед из строя.
– Я, Коваленко Михаил!
– Я, Дроздов Алексей!
– Я, Абрикосов Олег!
– Я, Колесник Лиза!
– Я, Назели Саркисян!
– Я, Черных Наташа!
Сколько раз они репетировали это с Лидухой в спортзале – около козла и свисающего с потолка каната, – и у Наташи захватывало дух. А сейчас, возле гигантского Ленина, она не ощущала ни трепета, ни восторга.
Наконец, после еще нескольких напутственных речей и стихотворений, Лидуха скомандовала пионерам дружины повязать юным ленинцам красные галстуки. Трое в пилотках и еще несколько других шестиклассников, которых для этой цели привезли сюда на заказном автобусе, приступили к выполнению.
Они подходили и молча повязывали галстук, но вечно невезучей Наташе достался какой-то раздолбай, который долго не мог завязать ни артековский, ни обычный узел и задерживал ход очереди, так что на помощь была призвана даже не Раиса, а Клизма. Цепкими медсестринскими пальцами она ловко затянула на Наташиной шее четвертинку красного знамени, и у Наташи было ощущение, что над ней совершают какую-то неприятную медицинскую процедуру, то ли берут мазок из горла, то ли делают манту, то ли проверяют на вшей. Это же надо было испортить такой счастливый момент, тяжело вздохнула Наташа, и от этого еще сильнее почувствовала удавку на шее.
«Увы, вам не повезло. Сектор ноль. Переход хода».
– Ну что же, дорогие ребята! – от пафоса Лидухин голос становился все выше и выше, и сейчас она почти пищала. – Пронесите это знамя через всю свою пионерскую жизнь, пусть ни одно пятно не упадет на вашу честь, на честь вашего знамени, на честь пионерской дружины, на честь всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина. В добрый путь!
Некоторое время пионеры стояли молча, не зная, что им делать: то ли уходить, то ли оставаться на месте и ждать, то ли хлопать. Лидуха так тщательно репетировала с ними саму церемонию, а что делать потом, когда они уже влились в ряды пионерской организации, им никто не объяснил.
Наконец по залу пошел шепот, учителя зашевелились, а за ними и дети. Наташа поняла, что действо закончилось.
– Так, никуда не расходимся! Встаем в пары, идем в мавзолей, – прокричала Раиса.
Все это было совсем не так, как мечтала Наташа, не так, как рассказывала Раиса: душа ее не вознеслась от счастья и не запела, праздник не наступил. Неужели это все?
«Я вас поздравляю с победой в первом туре нашего шоу! Наташенька, почему же вы не улыбаетесь? Давайте поаплодируем Наташе Черных!»
Пары у Наташи не было. Ася была известно где, а Маша Молчанова в пионеры вступать отказалась. Раиса пробежалась глазами по нестройным рядам юных пионеров и велела Наташе встать с Олежкой. Парочками они вышли из музея и двинулись на Красную площадь.
Вся и без того скромная радость от обладания красным галстуком быстро испарилась на суровом апрельском ветру. Было холодно и промозгло, и Наташа пожалела, что не послушалась маму и вместо пальто надела легкую весеннюю курточку на рыбьем меху, а потом в подъезде, когда мама уже не видела, сняла колготки и натянула белые гольфы.
Долго, бесконечно долго они стояли в главной очереди страны, которая тянулась через всю Красную площадь. Девочки ныли, мальчики шептались и хихикали, и Раиса шикала на них, когда до нее долетали кощунственные слова «кукла», «мумия» и «чучело».
Синяя пионерская юбка плясала на ветру и не давала никакого тепла. Наташа подтягивала гольфы на худых, в мурашках ногах и чувствовала, что еще немного – и тоже отморозит себе ноги, прямо как сестра Марата Казея, и еще много чего другого, что мама велела беречь как зеницу ока, особенно ей, девочке. А потом пришла спасительная мысль – может, так и надо: сначала пострадать, а потом, в мавзолее, наконец настанет праздник?
«Вам повезло! На барабане сектор плюс, вы можете открыть любую букву!»
Наконец зашли. Внутри царили полумрак и тишина. Медленно, гуськом они прошли по вестибюлю, и спустились по лестнице в траурный зал. Ленин лежал в самом центре, подсвеченный чем-то красным, как будто просто спал, и ничего особенного в нем не было, обычный мертвый человек, похожий на Геннадия Петровича в тот последний день. Наташа хотела испытать теплое чувство от встречи со старым знакомым, с кем-то вроде дальнего родственника или друга родителей, о котором слышала с самого детства: все эти истории с чернильницей и с бревном, все эти возложения цветов, и потом, Раиса постоянно твердила, что любовь к Владимиру Ильичу передается нам с молоком матери. Но вот он лежал перед Наташей и не вызвал ровно никаких эмоций – ни восторга, ни благоговения, ни страха, как у Назели, которая боялась мертвецов и перед входом разрыдалась, так что ее пришлось успокаивать, чтобы она не заляпала последнюю чистую сторону своих колготок. И даже галстук Ленина – это Наташа успела заметить, прежде чем шеренга юных ленинцев не вытолкнула ее наружу, – был в горошек, совсем не серьезный, не торжественный.
Щурясь на свет, Наташа вышла на Красную площадь. Чуда не произошло. Солнце не стало светить ярче, на душе все так же было паршиво. Даже Лена Бурова хмурилась на ветру в своей фиолетовой заграничной куртке с полосками на рукавах.
Недалеко стояла кучка людей. Они были ярко одеты и говорили не по-русски, наверняка какая-то иностранная делегация. Вокруг них роились журналисты с видеокамерами, большими пушистыми микрофонами и фотоаппаратами.
Вдруг одна из журналисток встрепенулась.
– Вить, – она обратилась к оператору с громадной камерой. – Давай быстренько пионеров подснимем! Как раз в девятичасовой пойдет.
С этими словами она отлепилась от делегации и направилась в сторону мавзолея. За ней перебежало несколько коллег, и все они обступили третий «Б».
Перед глазами замелькали телекамеры, фотоаппараты, лица. Одну из журналисток Наташа узнала – это была Гришина мама с модной короткой стрижкой. Она стояла чуть поодаль, вместе с молодым фотографом, и выглядела несколько смущенной.
– Ой, а что вы тут делаете? – спросила Наташа. – Гриша ведь отказался.
– Я по редакционному заданию, – робко ответила Гришина мама, как будто сама не верила в то, что говорит.
Точно, вспомнила Наташа, Гриша рассказывал, что его мама теперь работает в газете.
Наташа хотела спросить, как называется газета, но к ним присоединилось еще несколько журналистов, и
