вел в дальние походы моих далеких предков и заставлял уже меня самого творить всякую отроческую дичь.
«Спорим, не осилишь?» — как бы сказал мне отец всем своим видом.
«А и спорим!» — без единого слова ответил я.
Глава 3
- Что это?- Овсянка, сэр!- Что с овсянкой?- Сгорела, сэр!
Эдвард Хосп, граф Сассекс. Мемуары. Фрагмент.
Псоглавцы не пьют виски. Это, кстати, правда, и на этот счет есть версии: не знаю, сколько всего, но точно больше одной.
Кто-то считает, что дело в метаболизме, частично унаследованном от собак, но это, конечно, полностью ерунда: изнутри псоглавцы — это такие же люди, как и те, кто не мохнат. Эльфы, карлы, полурослики, хуманы — с поправкой на совсем незначительные внешние особенности, вроде роста, коренастости или остроты ушей. Таковы и антропокиноиды, только внешне немного похожие на верного и благородного спутника человека.
Некоторые другие, приверженцы многочисленных гипотез заговора, искренне полагают нас химерами. Мол, созданы мы искусственно, сделали это древние магогенетики (примерно тогда, когда никакой генетики, ни магической, ни простой, и в заводе не имелось, а сама магия делала первые робкие шаги в сторону научного восприятия эфира). Дескать, именно создатели собакоголовых людей сыграли с нами жестокую шутку, внушив отвращение к дистиллятам (каковых тогда, конечно, тоже еще не изобрели).
Есть и другие варианты, разной степени бредовости и логичности, но основная, она же настоящая, причина — одна: нам невкусно.
Обратите внимание на строение лица. Если речь идет о большинстве человеческих рас, оно, это строение, подразумевает некую особенность, совершенно не присущую Homo Sapiens Canis. Попросту говоря, у большинства разумных есть, размещенные строго на фронтальной плоскости лица, губы.
Губы позволяют, хотя это и не единственная их функция, быстро принимать внутрь организма разумного существа малые и даже средние объемы жидкостей, например — виски или бренди.
У меня, как и всех моих соплеменников, губы устроены особым образом: не так, как у других людей. Все, что прочие пьют, мы можем исключительно лакать.
Лакать виски — чудовищно неприятно, я пробовал: потому и термин «налакался», обозначающий у разумных крайнюю степень опьянения, представляется мне, в этом случае, глупым и малоприменимым.
Пиво — дело совершенно другое. Пивом налакаться очень даже можно, и лично я проделываю это со всем моим удовольствием не реже одного раза в неделю: обычно это происходит вечером в пятницу.
Пятница была вчера, сегодня же…
…Топот, страшный и медленный, заставлял вздрагивать меня всего целиком.
Существует мнение, что у волшебных существ не бывает похмелья. Они, волшебные существа, по этому поводу могут пить алкоголь сколь угодно часто и в любых количествах, утренний демон Бо Дун (между прочим, некоторые азиаты до сих пор верят в его существование) к ним не явится и страшного не учинит.
Не знаю, может быть, про волшебных тварей это и правда, вот только я-то никакое не волшебное, а вполне себе человеческое, существо!
Поэтому Бо Дун то был или нет, но вчерашняя Добрая Пятница сегодня наутро закономерно отозвалась Злой Субботой: вчера я уснул, не раздеваясь, на веранде, едва сподобившись перетащить организм с ковра на кушетку. Поэтому, к обычным похмельным страданиям присоединилось всякое: я полупридушил самого себя воротом рубашки, настырный солнечный луч лез в глаза (сил отвернуться не было), в горле першило куда сильнее обычного — на веранде оказалось удивительно пыльно.
Еще этот топот… Источник его, здоровенный серый котяра с кисточками на крупных, похожих формой на мои, треугольных ушах, вышагивал по перилам веранды, обтираясь, по дороге, о столбы.
Кошаки, когда им надо, умеют вести себя очень тихо и незаметно, но этому было не надо. Каждый удар обманчиво мягкой лапы о деревянный брус ограждения вызывал очередной приступ головной боли, короткой, но сильной. При этом, адская тварь косилась на меня заинтересовано и ехидно: все коты в округе знали, а которые не знали — догадывались, что кошек я не переношу даже в обычном, трезвом и не похмельном, состоянии. Есть не ем, молва врет, но гоняю со всем усердием и даже с энтузиазмом.
Впрочем, все плохое рано или поздно заканчивается, закончилось и это. В какой-то момент мне достало сил, ловкости и глазомера на то, чтобы запустить в животное резко выдернутой из-под головы подушкой. Животное в этот момент смотрело в другую сторону, атаки не ожидало, и, получив в бок мягким метательным снарядом, с негодующим мявом свалилось куда-то вовне.
Немедленно оказалось, что голова, оставшаяся без опоры на подушку, опустилась значительно ниже, и настырный луч дневного светила больше не раздражал зрение.
Оставшись без раздражителей и окончательно обессилев, я немедленно уснул.
Пара часов утреннего сна сказались на состоянии моем самым замечательным образом: похмелье почти отпустило.
Я встал, разделся — прямо на веранде, рубашка и брюки повисли на спинке стула, пиджак странным образом исчез еще вчера вечером, а сам я, в одних плавках и без тапочек, отправился в Скорбный Путь: сначала на кухню, к холодильнику, потом в душ. Дальнейших планов усталый мозг строить был не готов.
Да, я хожу по дому в трусах. У нас, псоглавцев, это совершенно в порядке вещей: как и у истинных киноидов, тело каждого из нас поросло шерстью, правда, не такой густой, как у собственно собак. Достаточно прикрыть некоторые детали анатомии, и выгляжу я, даже с точки зрения посторонних, вполне прилично.
Домовой Дерринджер, как и положено, явил себя не сразу. У нас нечто вроде договоренности: если вечером я являюсь подшофе, на следующий день он устраивает мне итальянскую забастовку, выполняя свои обязанности строго в рамках магического контракта, заключенного почти двадцать лет назад. Все прочее — дружеское участие, предупредительное сочувствие и даже то, что мы с ним иногда выпиваем дома и вместе, остается как бы за скобками.
Я иногда — примерно раз в неделю, утром в субботу — даже думаю, что с его стороны это просто способ получить нечто вроде выходного. Способ этот густо замешан на обиде: пил без него и в пабе, а он тут оставался на хозяйстве, и уныло
