Неоднократно встречающиеся совпадения в оценках событий Роммом и его подопечным дают основание говорить о значительном влиянии на Павла Строганова взглядов его наставника. И все же из этой констатации еще отнюдь не следует, что ученик смотрел на происходящее исключительно глазами учителя и полностью разделял его воззрения. С появлением нового и общего для обоих увлечения политикой прежние противоречия в их личных отношениях не только не исчезли, но даже усилились. Если еще осенью 1788 года, во время путешествия по Франш-Конте, Ромм сообщал старшему Строганову о том, что вполне удовлетворен поведением воспитанника, который проявляет все большую готовность к послушанию, то уже летом 1789 года конфликты между учителем и учеником возобновились. 19/30 августа Павел пишет в Петербург:
«Милостивой государь и почтенной отец мой,
Мы получили ваше письмо, писанное из Сарскаго села от 21-го июля; я весьма чувствителен к милостям, которые вы для меня всегда имеете, а найпаче в сем случае; хотя я не всегда их достоин. Я чувствую, что уже несколько времени как я не имею с господином Ромом такое поведение, каковым я ему должен; я его не слушаю, как должен слушать; и чувствую, что имевши с ним худое поведение, я не держу слова, которое вам дал, и, следовательно, против Бога грешу; рассмотря все сие, я возбужден сие письмо к вам написать, и сделать сие исповедание, надеявшись на вашу милость меня в том простить; ибо я весьма в сем поведении раскаиваюсь».
Ромм, со своей стороны, в письмах старому графу не раз жалуется на «моральную инертность» своего воспитанника. К сожалению, из корреспонденции не ясно, в чем именно проявлялись разногласия между Роммом и младшим Строгановым. Может, просто сказалась разница в темпераментах? Во всяком случае, она весьма заметна в отношении каждого из них к происходившим вокруг событиям. Задумчивый, чувствительный и глубоко религиозный юноша далеко не в полной мере разделял тот революционный энтузиазм, которым все больше проникался Ромм. Наставник Павла ощущал себя полноправным участником революции. Начав с того, что добровольно взял на себя миссию информировать земляков о работе Национального собрания, Ромм к концу 1789 года был уже одним из наиболее активных вдохновителей «левых» своего родного города. В письмах Дюбрёлю, которые в Риоме зачитывались вслух перед многочисленной аудиторией, Ромм оправдывал совершаемые в стране акты революционного насилия. По горячим следам событий 5–6 октября он, например, писал: «Доводы одного лишь разума способны повлиять только на слабых и добрых, надо, чтобы разуму предшествовал террор, способный переубедить всех». И даже в письмах А.С. Строганову, где Ромм, разумеется, умалчивал о своем личном участии в политике, он не скрывал сочувствия к происходившим переменам. Так, когда отец Павла попросил его выкупить заложенные некогда графиней Строгановой в лотерее фамильные ценности, Ромм, обсуждая возможность данной операции, мимоходом давал понять, что считает намерения сторонников преобразований благом, даже если они грозят обернуться старому графу во вред:
«При том желании реформ, которое овладело всеми во Франции, некоторые люди требуют ликвидировать лотереи и ломбард (Mont de piété). Поскольку подобная ликвидация вполне вероятна и была бы весьма желательна для общественного блага, то, если она будет иметь место, не повлечет ли она частного зла для вас?»
В письме тому же адресату от 14/25 января 1790 года Ромм на конкретных примерах показывал, сколь благотворно, по его мнению, влияет революция на общественную мораль:
«Я должен сообщить Вам об одном имевшем здесь место благородном поступке, свидетельствующем о том, что Революция определяет также и состояние нравов. Двое молодых людей занимались подделкой ценных бумаг и были арестованы. Прошел суд, их приговорили к повешению. Вы знаете, что в силу предрассудка проступок одного человека ложился пятном на всю его семью, из-за чего одинаково опозоренными оказывались и виновный в содеянном, и добродетельный человек, имевший несчастье приходиться ему родственником. Ни добродетели, ни прежние заслуги, ни личные способности, ни повышенная осмотрительность – ничто не спасало от преследования со стороны общественного мнения, для которого наказание одного навлекало пожизненное бесчестие на многих.
