все равно пойдет.
Скрывать от нее правду, которую она и так знала, смысла не было, и я пожала плечами, одновременно беря со стола поднос:
— Он имел полное право сюда ворваться.
Женевьева усмехнулась, и, кажется, впервые сделала это по-настоящему — кривовато, цинично, но бесконечно красиво.
— Поверь мне, он не сильно горюет о братце. Я рада, что история про лестницу оказалась неправдой.
Стало неожиданно легко.
Ей тоже было до определенной степени неловко, — как и ее муж, Женевьева не привыкла говорить с кем бы то ни было в подобном тоне.
Точно так же, как я не привыкла соблюдать некоторые правила приличия, живя в замке Совета.
Камин в гостиной оказался идеально вычищен — Кайл потратил пару минут на то, чтобы от моих ночных приключений не осталось следа.
Расставляя посуду на чайном столике, я запоздало вспомнила о том, что не поблагодарила не только дом, но и его, приняв эту помощь как должное.
— Кайл не хотел, чтобы я попадалась на глаза твоему свекру и беспокоила покойного.
— Сэм заверил меня, что беспокоиться ему больше не придется, — Женни села и посмотрела на меня задумчиво. — Увидев графа Нильсона, он сказал, что появление этого человека во Фьельдене может принести большую беду. Или большое благо. Вчера я поняла, что он имел в виду.
— Боюсь, только то, что ни тебя, ни меня к работе на этом кладбище больше не подпустят, — я налила чай ей, потом себе, и только потом села.
— Надеюсь, в скором времени она уже не понадобится.
Мы переглянулись, потому что теперь, наконец, обе были готовы.
Женни оставляла за мной право, задать свои вопросы, и я начала не с главного, но с интересного.
— Я ведь не была первой, на кого набросился Альфред?
Слишком уж подозрительно она не спрашивала, но смотрела с выразительной тревогой.
Женевьева скривилась. Отвращение на её лице было таким таким глубоким и искренним, что я сама подалась вперёд.
— Далеко не. Он делал это постоянно, с каждой, до кого мог добраться. Он не был ни дурен собой, ни беден, ты видела. Но ему доставляла удовольствие сама возможность взять силой. Унизить, заставить почувствовать себя беспомощной, грязной. Упиваться этим и знать, что за это ему ничего не будет. Никто не посмеет обратиться в полицию или распускать слухи о любимом сыне мэра, которому отец всё прощает. При этом он всегда выбирал только самых красивых.
Она говорила так, словно плохо слышала саму себя, и я почувствовала непреодолимое желание прикончить Альфреда ещё раз.
— Ты?..
Женни вскинула взгляд, как будто очнулась, а потом покачала головой:
— Нет. К счастью, я — нет, но он пытался. Собственно, так мы с Сэмом и познакомились. Он вмешался. Потом пришел ко мне, чтобы ещё раз принести свои извинения. Потом снова, под каким-то таким же надуманным предлогом. Потом остался. Так что с определённой натяжкой можно сказать, что жизнь Альфреда оказалась не совсем бесполезной.
Она не просто не сожалела о младшем Готиингсе, она радовалась его смерти едва ли не сильнее, чем её муж, и я могла это понять.
— Думаешь, теперь ему станет немного легче?
Глаза Женевьевы потемнели, а потом вдруг стали ясными-ясными.
— Не знаю, но надеюсь на это. Раньше было не так. Сейчас он сильно устаёт, и я рада, если могу хоть чем-то помочь ему. Тебе это, должно быть, кажется, глупым, у тебя есть собственная сила.
— Есть, но мне никогда не сравнится с ним, — я посмотрела в сторону и произнесла это слишком быстро и тихо.
Женни осеклась.
Вот теперь она в самом деле начинала понимать, что между нами общего, и по мере этого понимания начинала даже ощущаться по-другому.
Удивление, неверие.
Успокоение.
Ни Кайла, ни Самуэля нельзя было назвать людьми в полной мере, а я, сидя во Фьельдене, не приходилось видеть никого, чья жизнь имела бы сходство с её собственной. Хоть в чём-то.
— Я так жалею, что отказалась от своего дара, — когда она заговорила снова, голос звучал совсем иначе. — Мне не было лет семь, может, чуть больше, и это было очень страшно. Если бы я знала тогда, то сейчас была бы ему полезнее.
— Ты делишься с ним силой, когда его на исходе. Поверь, ему этого достаточно, — я не пыталась её утешить, потому что в этом не было нужды.
Сейчас и я, наконец, увидела. Размытая картина с кладбища приобрела чёткость.
Сэм Готтингс с ножом и Женни за его спиной.
Он отдавал свою кровь, а она в буквальном смысле держала его за плечи. Вернее любого колдовства заявляла о том, что он должен жить, потому что он ей нужен.
— Он тоже так говорит, — откинувшись в кресле, она медленно вздохнула. — Вчера он вернулся и сразу уснул, но у него было такое лицо… Я давно не видела его таким довольным. Ему стало спокойнее.
— Мы разберёмся, чем бы оно ни было, — сказав это, я запоздало осеклась, потому что ни в словах, ни в моём тоне не было ничего от графини Нильсон.
А вот Советом это отдавало знатно.
Женни улыбнулась как будто сквозь слезы:
— Я знаю. Это и без того тянется слишком долго. Просто… Знаешь, мне показалось, что вчера у него появилась надежда. Когда не стало этого выблядка и он так хорошо договорился с вами.
Я впервые слышала, как она ругается, и с некоторым удивлением отметила, что ей это шло. А может, так казалось, потому что сказано это было от души.
— До того он как будто тянул лямку. А я всякий раз боялась, что он отдаст больше, чем сможет.
Ответить на это мне было нечего.
Самуэль был Фьельденом, а Фьельден был им, и, сражаясь за свой город, он действительно мог увлечься. Даже зная, как сильно нужен своей Женевьеве.
Теперь, после того как увидел Кайла, не сможет. Тот умел вправлять людям мозги, даже сам того не желая и не намереваясь.
И всё-таки что-то сказать было нужно.
— Он справится, Женни. Он достаточно силён для этого. Ты лучше меня знаешь, что он может.
Она не кивнула, но медленно облизнула губы, а когда заговорила, её голос звучат тихо и восхитительно страстно.
— Сэм больше года был моим любовником. Моим первым и единственным мужчиной, но, все боги мне свидетели, я ни минуты не претендовала на большее. Однажды он сказал, что так больше нельзя. Что устал пробираться ко мне ночью через лес тайком. Что правильнее будет жить вместе, засыпать и просыпаться в одной постели. Для всего этого существовало
