Глава 33
Сесилия! Ты получила мои сообщения? Я пыталась до тебя дозвониться!
– Сесилия, ты была права насчет тех лотерейных билетов.
– Сесилия! Ты вчера не пришла на пилатес!
– Сесилия! Моя невестка хочет заказать у тебя вечеринку.
– Сесилия, скажи, ты, случаем, не сможешь на следующей неделе на часок забрать к себе Гарриет после балета?
– Сесилия!
– Сесилия!
– Сесилия!
Начался парад пасхальных шляп, и матери школы Святой Анджелы выступили в полном составе, разодетые в честь Пасхи и первого по-настоящему осеннего дня в этом году. Нарядные мягкие шарфики окутывали шеи, джинсы обтягивали стройные и не очень стройные ножки, ботиночки на шпильках цокали по игровой площадке. Лето выдалось влажным, и свежесть ветра и предвкушение четырех выходных, а также горы шоколада привели всех в хорошее настроение. На синих складных стульях, которые двойным кольцом окаймляли квадратный двор, сидели бодрые и жизнерадостные матери. Старших детей, не принимающих участия в параде пасхальных шляп, вывели наружу посмотреть. Они перевешивались через балконные перила, беспечно болтая расслабленными руками, с умудренным, терпеливым выражением на лицах, подразумевающим, что сами они, конечно, уже слишком взрослые для подобного рода забав, но эти малыши очаровательны!
Сесилия поискала взглядом Изабель на балконе шестиклассников и обнаружила ее между лучшими подругами, Мари и Лорой. Три девочки обнимали друг друга за плечи, тем самым обозначая, что их бурные трехсторонние отношения сейчас переживают подъем и никто не объединился вдвоем против третьей, а их взаимная любовь сильна и ничем не отравлена. Повезло, что в следующие четыре дня занятий в школе не будет. За подобными взлетами неизбежно следовали слезы, предательства и долгие утомительные рассказы о том, что она сказала, написала и вывесила в Интернет и что я сказала, написала и вывесила в Интернет.
Одна из матерей украдкой пустила по кругу корзинку с шариками бельгийского шоколада. Послышались стоны хмельного, чувственного наслаждения.
«Я жена убийцы, – думала Сесилия, пока бельгийский шоколад таял у нее во рту. – Я соучастница убийства, – размышляла она, договариваясь о том, чтобы привести детей в гости или забрать с занятий, назначая вечеринки с „Таппервером“, составляя расписания, утрясая подробности и приводя все в движение. – Я Сесилия Фицпатрик, и мой муж – убийца, но только посмотрите на меня – я болтаю, смеюсь и обнимаю своих детей. Вы бы ни за что не догадались».
Вот как с этим можно справиться. Вот как ты живешь с тайной. Ты просто это делаешь. Притворяешься, будто все в порядке, не обращая внимания на глубокую судорожную боль в животе. Ты каким-то образом приглушаешь собственные чувства, гасишь остроту восприятия хорошего и плохого. Вчера ее рвало в канаве и она рыдала в кладовой. Но сегодня она поднялась в шесть утра и приготовила две лазаньи, чтобы убрать их в морозилку до пасхального воскресенья, выгладила корзину одежды, отправила три электронных письма, выясняя насчет теннисной секции для Полли, и ответила еще на четырнадцать писем по поводу различных школьных дел, отослала в «Таппервер» заказ с давешней вечеринки, развесила сушиться выстиранное белье – и все это еще до того, как встали девочки и Джон Пол. Она снова поднялась на ноги и теперь умело кружила по скользкой поверхности своей жизни.
– Господи, дай мне сил! – выдохнул кто-то, когда во дворе появилась директор школы. – Что нацепила на себя эта женщина?
На Труди красовались длинные кроличьи уши и пушистый хвостик, приколотый пониже спины. Она напоминала пожилого плейбоевского зайчика.
Вот она подскакала к микрофону посреди двора, держа перед собой на весу поджатые руки, словно лапки. По рядам матерей прокатился добродушный смех. Дети на балконах разразились ликующими воплями.
