«База, база»! Ерунда какая-то! Все игры произошли от футбола, в этом Санька был уверен на сто процентов.
– Мой дед был выдающимся нападающим, – гордо заявил Дик. – Меня и назвали в честь него: Ричард.
– Как? – переспросил Санька.
– Дик – это сокращенно от «Ричард». Мое настоящее имя Ричард Гордон Пен. В честь деда.
Саньку обдало кипятком. Ричард Пен! Не может быть!
– Слушай, – запинаясь и подбирая английские слова, пробормотал он, – а твой дед был на фронте?
– Дед? – Американец удивленно взглянул на Саньку. – Да, он воевал с нацистами.
Вот это случай! Такого захочешь – не придумаешь! Ричард Пен, внук того самого Ричарда Пена… Сидит сейчас здесь и даже не догадывается, что разговаривает с ним, с Санькой Востриковым, внуком того самого Александра Вострикова…
Это просто неправдоподобно! Или ошибка…
– Нападающий – самый главный. Конечно, есть питчер, есть другие игроки, но нападающий… – взахлеб рассказывал Дик.
– Вратарь главнее… – на автомате пробубнил Санька, соображая, что делать со своей догадкой. – Валь, я на минуту. В туалет надо.
– Ну вот еще! – возмутилась Стручкова. – А мне его развлекать прикажешь! Я в футболе мало что понимаю. А в бейсболе и того меньше. Потерпишь.
– Очень надо. Очень-очень! Я быстро. Расскажи ему про комсомол.
Санька пулей выскочил в коридор, помчался по лестнице на второй этаж к учительской, где школьникам иногда разрешали позвонить по телефону в особо экстренных случаях. Сейчас как раз и был тот самый экстренный случай. Санька добежал до двери, рванул ее на себя, влетел, запыхавшись, в комнату и выпалил, обращаясь к двум неизвестным ему учителям старших классов:
– Здрасссте. Деду надо позвонить, очень срочно!
Учителя переглянулись, озадаченные испуганным видом ученика.
– Звони, конечно. Случилось что?
Санька, не отвечая, подбежал к телефону, схватил трубку, принялся суетно крутить пластмассовый диск, не попадая в дырочки пальцами, злясь на себя за это. Только бы не занято!
Услышал длинные гудки, вздохнул с облегчением, представил, как дед, вахтер завода «Красный треугольник», поправляет толстые роговые очки с замотанной изолентой дужкой, отодвигает на край стола «Советский спорт», достает блокнот с замусоленным огрызком карандаша и тянется к телефонной трубке. Быстрее, дед, быстрее!
– Алло! Вахта, – услышал наконец Санька знакомый хрипловатый голос.
– Деда, это я. Как звали того американца? – выпалил он на одном дыхании.
– Какого американца? Санёк, ты, что ли?
– Я, я! Деда, мало времени. Как звали американца, который бил тебе пенальти? Тогда, в Германии?
– Ты откуда звонишь, пострел? Никак, стекло опять где разбил?
– Ну де-э-эда! – взмолился Санька. – У меня одна секундочка всего. Или ты забыл?
– Ричард Пен его звали. Забудешь тут! – буркнул дед. – Да что случилось-то?
Санька не ответил, бросил трубку на рычаг, выкрикнул «сп-с-бо» озадаченным учителям и понесся обратно в свой класс.
Значит, все-таки он. Он! Ричард Пен!
* * *
История Санькиного деда, Сан Саныча Вострикова, фронтовика, знатока футбола, была удивительной, впечатляющей, но отравленной той порцией грусти, которую привнесла суровая реальность непростого времени. Дойдя вместе со своим полком в апреле 1945 года до берлинского предместья, трижды раненный, чудом избежавший смерти все предыдущие военные годы, Санькин дед чем-то прогневил свою фортуну, чем-то серьезным, что поломало всю его оставшуюся жизнь, сказалось на сыне и теперь вот, как с горечью подумал Сан Саныч, положив телефонную трубку на рычаг, подбирается и к его неугомонному внуку.
Полк, в котором воевал лейтенант Востриков, расположился на недолгий постой близ селения Вольтерсдорф. Туда же вошли американские союзники. Старшие советские военные чины собрались в полуразрушенном доме, часа четыре беседовали с руководством союзников за закрытыми дверями, а чины младшие, преодолев языковой барьер доброй порцией трофейного шнапса, уговорили американских солдат сыграть в футбол. Смастерили в пять минут мяч из двух старых гимнастерок, соорудили нехитрые ворота из валявшихся кирпичей и веток, отобрали игроков с каждой стороны. Востриков в тылу был неплохим вратарем, сам и вызвался защищать советские ворота. «Нейтрального» арбитра не нашли, договорились, что оба тайма судит польский санитар, примкнувший недавно к советским войскам. Американцы подошли к делу серьезно, долго совещались, кого ставить на защиту, кого в нападение, и минут десять разминались, прыгая и вызывая улыбку русских («Наши-то попривычней будут»).
Сколько времени длилась игра, Сан Саныч не помнил, только назначил судья русским пенальти. Молодой рыжеватый парень, по имени Ричард Пен, весь в веснушках, худой и какой-то совсем «невоенный», как показалось Сан Санычу, разбежался, со всей силой ударил по мячу, направляя его в импровизированный угол востриковских ворот. В полете мяч развязал гимнастеркины рукава, взмахнул ими, словно большая болотная птица, и распался на две летящие в сторону ворот тряпицы. Сан Саныч прыгнул навстречу тому, что считал мячом, изловчился в воздухе и, поймав одну из гимнастерок, счастливый, упал с ней на землю. Зашумели солдаты, русские и американские, засвистели. Востриков поднялся, победно улыбаясь, прижимая к животу кусок материи, так и не увидев, что вторая гимнастерка полетела прямехонько в ворота. Судья поднял руку вверх.
Начался азартный спор, засчитывать гол или нет. Сан Саныч подошел к Пену и попытался на плохом немецком, что учил когда-то в школе, объяснить, что он все-таки поймал мяч. Пена это не устраивало, он усадил Вострикова на землю и, чертя палкой какие-то загогулины, в свою очередь доказывал, что мяч был вратарем пропущен. Игра прервалась. Обе команды обступили их, каждая сторона отстаивала свою правду. Появилось суровое начальство, советское и американское, и нашло игрокам другое применение – срочно сниматься с места и идти в сторону Берлина.
Настроение у Сан Саныча было хорошее: войне скоро конец, мяч он все-таки поймал, что бы там ни пел американец. Но самое главное – впереди взятие Берлина. Как он мечтал добраться до Рейхстага, постоять там под красным знаменем, спеть на ступенях «Катюшу»!
Мечте не суждено было сбыться. В тот же вечер вся русская футбольная команда под конвоем сопровождающих была отправлена на восток, в направлении Познани, где стояли основные советские войска, и взята там под стражу. Причин не объясняли, лишь один конвоир злобно процедил: «Отыгрались, футболисты! Взяли Берлин?»
На родину Сан Саныч вернулся без погон, с черным приговором военного трибунала – «шпионаж», отсидел положенный срок в лагере, пока страна праздновала Победу, к которой он, ушедший добровольцем на фронт в первый день войны, был тоже причастен. Вышел почти сломленным инвалидом и о матче вспоминать не любил. Как и его товарищи по той игре.
Саньке, конечно, всех подробностей дедовой
