для проверки. Аппарат облетел, сбросил данные. Всё как в Сталинграде. Только — по-настоящему.
Случился сбой — на шестой минуте пропал сигнал. Оператор вспотел, замер.
— Переход на запасную!
Щелчок. Пауза. И снова изображение.
— Он вернулся, — прошептал связист. — Он ушёл и вернулся.
Громов выдохнул и сел прямо в снег.
— Работает, — тихо сказал он.
Вечером он вернулся в лабораторию один. Смены ушли, дежурные отдыхали. За окнами — ночь. За ней — Москва. Далеко — фронт.
Он подошёл к окну. Свет от ламп дрожал на стекле. В небе — ничего. Чисто. Тишина.
Но он знал, что теперь в этом небе уже не только Сталинград. Это небо — Брянска, Харькова, Ленинграда, будущего Курска, и, рано или поздно — Берлина. Везде, где пойдут наши, нужно будет знать, где враг. Где он спрятался. Где он боится.
Он взял с полки ещё не открытый лист — чистый ватман. Повёл по нему карандашом. Черта. Ещё. Контур. Подпись.
Внизу он написал:
Проект № 17. Серия фронтовая. «Гроза».
Он встал. Выключил свет.
Сказал вслух, тихо, почти как про себя:
— Только вперед.
*****
Москва встречала ясным, хрустящим утром. Мороз стоял под двадцать градусов, но солнце било сквозь стекло машины ярко, почти ослепительно. Громов сидел в "эмке", мимо проплывали улицы с сугробами у тротуаров, патрули в полушубках, редкие прохожие.
На Красной площади ни души. Кремль возвышался величаво и спокойно, словно сам снег склонился перед его стенами.
У Спасских ворот машину остановили. Офицер патруля в валенках и тулупе, проверив пропуск, негромко сказал:
— Проезжайте.
Дальше — охраняемый подъезд. Серые шинели и пристальные взгляды.
Внутри Кремля было на удивление просторно. Коридоры — сводчатые, высокие, пахнущие старым деревом и печным углём. По стенам — портреты вождей, лозунги о победе.
Громова провели мимо широкой лестницы, дальше по коридору, к залу Верховного Совета.
Зал был просторным и строгим: высокие окна, зелёное сукно на трибуне, красные знамёна с золотыми кистями вдоль стен. На одной стороне — президиум. В центре стоял стол с государственным гербом. Людей было немного: представители армии, инженерного корпуса, труженики тыла. Все в шинелях, многие с орденами.
Громов занял место в ряду, не привлекая к себе внимания.
Из соседней двери появился Михаил Иванович Калинин — в сером костюме, с застёгнутой на все пуговицы тужуркой, маленький, худощавый, с густой сединой на висках. Он медленно прошёл к трибуне, остановился, снял очки, посмотрел в зал.
— Товарищи! — сказал он негромко, но так, что зал сразу стих. — Сегодня мы собрались, чтобы от имени Советского государства выразить благодарность тем, кто своим умом, трудом и самоотверженностью приближает нашу общую Победу.
Он сделал небольшую паузу, глядя прямо перед собой.
— Красная Армия на полях Сталинграда показала силу духа, силу советского оружия. Но наша сила, товарищи, — это не только мускулы, это — разум. Разведка, наводка, техника — всё, что даёт солдату преимущество над врагом. Сегодня мы хотим отметить человека, который внёс в это дело свой весомый вклад.
Он посмотрел в листок на трибуне.
— Инженер-конструктор Алексей Андреевич Громов.
Громов поднялся. Шаги гулко отдались по залу. Он шёл твёрдо, но без бравады. Перед трибуной остановился, вытянулся по-военному.
Калинин вынул из коробки золотую медаль «Серп и Молот», затем орден Ленина. Аккуратно прикрепил их к груди Громова.
— За выдающиеся заслуги в разработке и внедрении новых средств борьбы с врагом, — негромко произнёс он.
Михаил Иванович протянул руку. Громов пожал её крепко, твёрдо.
Калинин наклонился чуть ближе и сказал почти шёпотом:
— Поздравляю вас, товарищ Громов. Ждем от вас новых успехов в вашем интересном деле.
Громов чуть склонил голову.
— Буду работать ещё лучше, товарищ Калинин.
— Верю, — коротко ответил Михаил Иванович.
Когда Громов вернулся на своё место, церемония продолжилась. Вручили ещё несколько наград: заслуженному мастеру-литейщику с Урала, санинструктору с Волховского фронта, директору авиазавода из Куйбышева. Все выходили молча, спокойно принимали награды и возвращались в ряды.
Церемония длилась меньше часа. Когда Калинин объявил об окончании, зал встал. После был недолгий банкет и общая фотография для газеты. Вскоре все разошлись.
*****
Москва. Ставка Верховного главнокомандующего. Март 1943 года.
Кабинет был просторным, но обстановку нельзя было назвать богатой: тяжёлый стол с зелёным сукном, две лампы с тёмными абажурами, огромная карта Европы на стене. На карте, толстой красной линией, был обведён Берлин.
Громова провели молча, без лишних церемоний. Секретарь остановился у двери, дал знак ждать.
Через несколько минут в комнату вошёл Иосиф Виссарионович Сталин. В серой гимнастёрке без знаков различия, в сапогах. Он шёл спокойно, держа трубку в руке..
Остановившись у карты и поздоровавшись, Сталин слегка обернулся:
— Ну что, товарищ инженер. Для вас есть отдельная задача, о которой я говорил ранее.
Он ткнул мундштуком трубки в обведённый круг.
— Можно ли забросить ваши беспилотники прямо сюда? В небо над Берлином? Чтобы видеть, куда потом бить. Заводы, вокзалы, казармы. И кроме того, правительственный квартал.
Верховные взглянул на инженера и начал набивать трубку табаком марки "Герцеговина Флор".
Громов сделал шаг вперёд.
— Товарищ Сталин, задача довольно сложная, но в принципе выполнимая. С земли, с наших нынешних рубежей — дроны не дотянут. Расстояние слишком велико.
Сталин смотрел на него, не перебивая.
Громов продолжил:
— Однако есть иной способ. Использовать дальние бомбардировщики в качестве носителей. Доставить аппараты до границы в десятке километров от Берлина. Оттуда запустить.
— Как запустить? — спросил Сталин негромко.
— Есть два варианта, товарищ Сталин, — спокойно объяснял Громов. — Первый: с платформы, установленной в грузовом отсеке. Второй: через бомболюк, на специальной раме. Аппарат отделяется в воздухе, запускается электромотором и набирает высоту.
— Управление?
— Основное — по радио. С бортового ретранслятора на самолёте. Или через автономный автопилот с заданным маршрутом по компасу.
Сталин медленно прошёл вдоль стола. Дым из трубки медленно поднимался вверх.
— С какой высоты вы хотите запускать ваши аппараты?
— Пять — шесть тысяч метров, товарищ Сталин. Это выше зоны плотной зенитной обороны. При старте аппараты почти не заметны.
Сталин остановился, повернулся.
— А связь? Что если потеряете сигнал?
— На случай потери сигнала дрон продолжит полёт по программе. Есть также вариант аварийного сброса на парашюте с подрывом — чтобы техника не досталась врагу.
Сталин задумался. Долго смотрел на карту.
— Немцы, — тихо сказал он, — тоже не лыком шиты. Поймают сигнал, догадаются.
—
