он… — начала было Нюра, с нетерпением поглядывая на радужную бумажку в Дусиных руках, как Дуся вывалила убойный аргумент:
— И кости, небось, одни ему берёшь! Знаю я таких как ты! Жлобих!
Нюра не посмела перечить, только спросила просительно, очень уважительным голосом, и глядя только на Дусю:
— Ну, так я пойду тогда, ладно, мадамочка? Долги надо раздать и ещё ужин готовить…
— А что Фаина Георгиевна делает? — спросил я.
Нюра, которая уже дошла до двери, вздрогнула:
— Так это… лежит она. Второй день как легла, так и лежит. А я ей говорю, сходили бы погуляли, что ли, или в этот, теятр свой, а она лежит и не отвечает ничего… То сидела, сидела, курила много и плакала. А теперь только лежит… И пса не выгуливает, а он, между прочим, на дорожку нассал! Мне застирывать потом пришлось!
И я понял, что дело швах и надо идти на Котельническую.
Когда словоохотливая Нюра покинула нашу квартиру, Дуся, увидев, что я начал собираться, рассудительно сказала:
— Ты погоди, Муля.
— Так надо сходить, посмотреть, что там случилось, — ответил я, торопливо натягивая пиджак.
— Всё равно погоди, — нахмурилась Дуся и пояснила, — она два дня лежит и ничего с ней не стало. Дамские нервы у неё, знаю я это. От излишней волнительности такое у некоторых дамочек происходит. Так вот ещё час она полежит. А я тем временем приготовлю что с собой. А то эта Нюра та ещё растяпа, это же сразу видно!
Я снял пиджак, признавая правоту Дуси. Да и было при мне такое уже, здесь, в коммуналке, там тоже, помнится, она несколько дней не выходила из комнаты. Еле-еле уговорил тогда я её.
— Я пироги-то состряпать уже и не успею, — завздыхала Дуся, тем временем ловко замешивая тесто, — а вот лучше оладушек нажарю, пышных. Это поскорее будет. И есть у меня со вчерашнего ужина котлеток немного. Думала тебе разогреть. Возьмешь ей котлеты тоже. А пока ты ходить к ней будешь, я тебе новый ужин-то и приготовлю. Нормально будет.
Я не возражал.
Когда я, нагруженный как ишак, всевозможными кастрюльками, плошками и горшочками, дошёл до знакомой высотки, пот катился у меня по спине Ниагарским водопадом. Дуся расстаралась: идти с одними оладушками ей показалось, как говорится категорически «не комильфо», поэтому, кроме вышеупомянутых котлеток, я тащил ещё творог, кусок жаренной рыбы, отварные сосиски, кусок сала и увесистый горшок с квашенной капустой. И ещё три каких-то маленьких горшка, даже не знаю, что там.
При виде взмокшего меня, вахтёр (сегодня был какой-то дедушка) даже спрашивать не стал, к кому я иду. Почтительно пропустил.
Ну, а что, я в костюме, при галстуке, весь мокрый, потный и с увесистым узлом впереди себя. Впечатляющая, должно быть, картина получается.
Я позвонил в знакомую дверь и долго ждал, пока мне откроют.
Открыла мне, конечно же, Нюра. И вид у неё стал очень удивлённый.
— Это вы, Иммануил Модестович! А почему вы звоните? Надо было сразу заходить.
— Заходить?
— Ну да, все так делают, — вздохнула она и пожаловалась, сердито кивнув на закрытую дверь в комнату, — все, кто к Фаине Георгиевне приходит. Только давно уже никто не приходит. Она же не разрешает дверь запирать. Всегда дверь приоткрытой оставляет. А я ей говорю, хулиганы ходють, бандюганы опасные, с ножами, а она говорит…
Я молча ткнул тяжеленный узел с Дусиными гостинцами ей в руки, прервав поток сознания, и отрывисто велел:
— Быстро сооруди Фаине Георгиевне перекус!
— Так она не хочет ничего, — заблажила домработница.
— Ты не слышала? — я свирепо нахмурился, Нюра вспыхнула и унеслась на кухню.
Вот так-то оно более правильно будет.
Тем временем, сам я подошел к комнате Раневской и постучал пару раз в дверь.
— Можно?
Из комнаты послышался какой-то шорох, и что-то грюкнуло, затем пару раз пролаяли, затем опять шорох.
— Фаина Георгиевна! — громко сказал я, — это Муля! Даю вам две минуты, если нужно одеться, и захожу! Чтобы потом не рассказывали, что я ворвался к вам в спальню, чтобы посмотреть на ваши панталоны!
Внутри комнаты что-то заворчало, стукнуло, грохнуло, кто-то ойкнул, опять пролаяли, что-то проворчало и наступила тишина.
— Фаина Георгиевна! — предупредил я ровно через две минуты (но если честно, то три), — я захожу! Если не успели одеться, я не виноват! Я предупреждал!
Ответа не было, и я вошел.
И сразу был облаян какой-то дворнягой. Мелкая псина свирепо тявкнула на меня пару раз и торопливо спряталась за креслом. Не видя моей реакции, она опять выскочила и попыталась возмущённо тяпнуть меня за ногу.
— Фу! — строго сказал я.
От неожиданности дворняга обалдела, перестала лаять и плюхнулась на задницу. У неё были кривые лапы, взъерошенная шерсть и массивный зад с куцым облезлым хвостом.
— Он меня защищает! — своим неподражаемым голосом величественно сообщила мне Злая Фуфа.
Она, словно монумент, застыла в своём любимом кресле, в бархатном халате, с высоко поднятой головой. Казалась, так она здесь сидит целую вечность. Вот только смятая постель на кровати и отпечаток подушки на её щеке предательски выдавали действительность.
Но я сделал вид, что не заметил такую мелочь. Подумаешь!
— Как её зовут? — вежливо спросил я, чтобы начать светский разговор.
— Это он! — гордо произнесла Фаина Георгиевна и сварливо добавила. — Самэц!
— Да? — удивился я, внимательно и пристально рассматривая непонятное существо, больше напоминавшее помесь Ждуна и Чупакабры из моего мира.
От такого моего пристального внимания собака с досадой чихнула, обдав нас слюнями, и юркнула (точнее «юркнул», раз это «он») за кресло.
— Его зовут Букет! — сообщила Фаина Георгиевна с таким величественным видом, словно это как минимум какой-нибудь император Рима.
— Разве что букет сорняков, — проворчал я из вредности. — Репейник и пырей ползучий.
Фаина Георгиевна уязвлённо поджала губы:
— Зато он очень умный.
В подтверждение сказанного пресловутый Букет опять выскочил на середину комнаты и зашёлся в исступлённом лае. Правда хватило его ненадолго, он снова раздражённо чихнул и потрусил к креслу, виляя задницей, как портовая шлюха. Там он шлёпнулся на пятую точку и зачем-то завыл.
— Уй ты мой халёсинький! — засюсюскала Фаина Георгиевна и подняла сияющий взгляд на меня. — Ревнует меня ко всем. Золотце, правда же?
Я взгляды Фаины Георгиевны на
