германские укрепления. Сотни самолётов бомбили оборону немцев, которые зарылись в землю на много метров, настроили блиндажей и бункеров, окружили себя колючей проволокой в несколько рядов, пристреляли из орудий и пулемётов каждый бугорок. Неделю продолжался этот кромешный ад. А потом пошла вперёд пехота.
На берегу Соммы рядовой Требюшон впервые увидел танки: под их прикрытием полк Огюстена шёл в атаку. Британские бронированные чудовища расчищали пехоте дорогу, легко сминая кайзеровские укрепления, наводя дикий ужас на немцев. Издалека артиллерия врага пыталась бить по танкам, калеча своих и чужих солдат. Один из таких снарядов разорвался рядом с Огюстеном.
— Не дам резать руку! — кричал он в госпитале, как только очнулся.
— Тогда молись богу, чтоб само зажило! — отвечал усталый врач.
И он молился. Не переставая, вслух, пытаясь шевелить раненой рукой. Она не слушалась, болела. Только однажды медсестра, меняя бинты, сказала:
— А чернота-то уходит! На поправку пошло, помогла молитва…
Соседи справа и слева тут же попросили:
— Помолись и за меня, а?
Слух быстро разлетелся по госпиталю: какой-то пастырь деревенский волшебное слово знает, чуть руки не лишился, а вылечил себя сам и другим помогает. Так и пристало — пастырь. Распятие возле его койки повесили.
А на Рождество Огюстен смастерил новую дудочку. Двумя руками…
Война шла без него. Вязкая, окопная, неизвестно кому нужная. На всём Западном фронте практически без перемен. Но и такое позиционное противостояние — в окопной грязи, в вечном ожидании смерти, ранения или перемирия — не может обойтись без перестановок и замен. Резервисты и выздоровевшие должны занять место тех, кто отсидел своё в сырой траншее. Огюстен вернулся в полк.
Сидеть в траншее ему не пришлось. Снова вестовым — разносить приказы и распоряжения по позициям. Порой захватывал и почту, в дудочку свистел, чтобы солдаты знали: вестовой весточки из дома несёт. А кому «ещё пишут», тех утешал словом господним — пастырь же. Любили его солдаты. А командование представило к очередному званию, написав в характеристике: «Хороший солдат, добросовестно исполняет свой долг, при любой обстановке сохраняет спокойствие, для своих молодых товарищей служит примером, пользуется у них уважением».
Довелось бывшему пастуху участвовать и во второй битве на Марне — последнем крупном сражении, которое немцы проиграли после мощной атаки французов. Командовал союзными войсками всё тот же Фердинанд Фош.
Генеральный штаб кайзера планировал в разных местах разделить французскую армию на части, и теперь немцы били мощной «свиньёй» в стыки между дивизиями. На западе немцы продвинулись на пятнадцать километров. И тогда Фош приказал контратаковать: такой был его стиль, его излюбленный метод ведения боевых действий.
Две недели продолжалась эта мощная атака, и каждый день французы возвращали по километру своей территории. К шестому августа 1918 года обе стороны выдохлись, понеся огромные потери. Немцы вернулись на старые позиции. Битва закончилась, и это была явная победа французов. В тот же день генералу Фошу было присвоено знание маршала.
С того дня и началось солдатское ожидание перемирия. Сидели в окопах, лишь изредка постреливая в сторону врага. Читали газеты — интересно же: в России революция, солдаты сами выбирают командиров, свобода! Писали письма родным: «Скоро войне конец, ждите с победой». Почту носил всё тот же рядовой первого класса Требюшон.
— Огюстен, а ты что будешь делать после войны? — спрашивали друзья-сослуживцы. — Снова пасти коров?
— Не, я грамоте выучиться хочу, — отвечал миролюбиво. — Племянники в школу ходят, помогут. И жениться, конечно, своих детей заиметь. А корова, что корова — будет своё хозяйство, будет у нас с женой и корова. И телёночка принять, и подоить я умею. Дом построить братья помогут…
— Молодец, пастырь! — одобряли друзьям. — Правильно мыслишь. Лишь бы война поскорей закончилась. Давай-ка сыграй на своей дудочке, погрей душу! «Марсельезу» сможешь? «Святая любовь родины, проведи, поддержи нашу руку мести»…
Прошла-пролетела осень, наступил ноябрь. Требюшон узнал о подписании перемирия первым. Он не имел права сказать об этом своим друзьям — иначе трибунал и расстрел. Показательных казней он насмотрелся за четыре года на всю оставшуюся жизнь.
Огюстен не знал, не мог знать, что в Компьенском лесу идут переговоры, что маршал Фош требует от немцев немедленного перемирия, а те просят отсрочки, на что-то ещё надеясь. Выпросили-таки: подписано соглашение рано утром, а прекращение огня — в одиннадцать часов одиннадцатого числа одиннадцатого месяца.
Как только германская делегация покинула штабной вагон, маршал Фош отдал приказ — перейти Маас и атаковать немцев на их берегу. У французского полководца были давние счёты с этой рекой: здесь в начале войны погибли его единственный сын и любимый зять. И ещё — по условиям только что подписанного соглашения, противоборствующие стороны остаются на тех землях, где их застанет одиннадцать часов. А это значит, что можно за оставшееся время отхватить немалый кусок Фландрии. Так что — вперёд, пехота, в атаку!
…Ночью, не переставая, лил дождь вперемешку со снегом. Маас вышел из берегов, все мосты давно взорваны, противоположный берег не виден из-за тумана. Как атаковать, на чём переправляться?
— За невыполнение приказа — расстрел на месте! — кричат командиры и гонят солдат в ледяную воду.
Кто не умел плавать, пропал первым. Первым из последних на этой войне. Тут Огюстену повезло: задержался в штабе, где полковник радостно сообщил ему:
— Кайзер Вильгельм Второй отрёкся от престола! Конец войне, солдат! Разнесёшь по батальонам приглашение на праздничный обед в одиннадцать-тридцать. Будет горячий суп и вино. Исполнять! Бегом, солдат!
Он решил начать со своего батальона, но догнал его, когда почти все уже были в воде. Командир отмахнулся от протянутой бумаги:
— Потом! Быстро в роту!
И снова Огюстену повезло, потому что первые смельчаки уже были на той стороне и протянули верёвку, за которую можно держаться тем, кто плавать не умел.
Промокшие, продрогшие сидели они на берегу. Часы показывали десять-тридцать. Когда стало светлее и туман рассеялся, увидели прямо перед собой немецкие траншеи. Свисток — и полк поднялся в атаку. Без артподготовки, на пулемёты, в последнюю свою атаку.
Девяносто человек остались там навсегда. Девяносто первый — рядовой Огюстен Требюшон. Когда подошли санитары, он был ещё жив. Протянул им приглашение на праздничный обед — и всё, пастырь умер.
Автор (из-за кулис): Огюстен Требюшон стал последним солдатом французской армии, убитым на Западном фронте. Всего в последний день боевых действий в Европе погибло несколько тысяч человек. Окончательную точку в Первой мировой войне поставит Версальский договор о мире, подписанный 28 июня 1919 года. Впрочем, маршал Фош скажет: «Это не мир, это перемирие на двадцать лет!» И будет
