плод. А второй вариант — воспользоваться чуть ли не правдой. Мол, яблоко вам дали боги за то, что вы такой замечательный. Вы как вообще, любите правду говорить?
— Иногда, — с каменным выражением лица проронил монарх и замолчал, явно задумавшись.
А я невольно испытал к нему уважение за то, что он не начал биться в рефлексиях, а сразу принял решение вкусить молодильное яблоко, не став долго рассуждать о последствиях такого деяния. А они вполне могут быть. Кто-то наверняка попробует сплести интриги, пытаясь продавить идею, что плод изменил императора гораздо сильнее, чем кажется, что это уже не он, а какой-нибудь монстр, и всё в этом роде. Дворяне ведь любят такие игры.
Нет, будь у него время, монарх бы точно всё продумал до мелочей, но оказавшись перед фактом, он мигом понял, что нужно делать, и теперь не отклонялся от выбранного пути.
Император с сурово сведёнными бровями приближался по красной ковровой дорожке к резным дубовым дверям, украшенным двуглавыми позолоченными орлами.
Лакеи в красных ливреях заметили государя и распахнули двери, а благообразного вида крепкий старик вошёл в зал и хорошо поставленным голосом начал перечислять все титулы императора. Их оказалось больше, чем блох у бродячей собаки.
Старик даже не успел их все проговорить, когда монарх тоже вошёл в зал и взглядом показал ему, что хватит уже глотку рвать. Старик замолчал и склонился в поклоне.
Император же с гордо поднятой головой направился по дорожке между креслами в сторону сцены.
Все почтительно молчали, даже самые взбалмошные аристократы. А их здесь было столько, что казалось, будто они по двое сидят на одном месте. Всего же в зале было десятка два рядов кресел и куча камер, снимающих императора.
Я, естественно, не настолько обнаглел, чтобы идти рядом с монархом. И в первые ряды тоже не стал пробиваться, а скромно встал возле молодого рыжего оператора с большой камерой на штативе. Он обосновался позади рядов, издалека снимая сцену.
— Привет, — между делом бросил мне оператор, не заметив, что я вошёл в зал лишь чуть позже, чем сам император. — Хм, твоё лицо кажется мне знакомым.
Парень наморщил лоб, силясь вспомнить меня. Даже почесал веснушчатую щеку, умудрялся при этом работать с камерой, немного подправляя фокус. Настоящий профессионал.
— Прямой эфир? — спросил я, поправив одёжку, снятую с трупа.
Куртку я расстегнул, чтобы не было видно дыры на груди.
— Угу, — кивнул тот, немного передвинул большие наушники на голове и радостно щёлкнул пальцами, расплывшись в довольной улыбке. — Я тебя вспомнил. Ты на корпоративе канала «Империя 24» пьяный танцевал на столе и лобызался с бухгалтершей?
— Да, на меня это похоже, — усмехнулся я.
— А ты не знаешь, по какому поводу Его Императорское Величество так срочно собрал нас? Я, признаться, прямо из душа выскочил, даже голову не успел помыть, — доверительно прошептал смертный и потрогал длинные сальные волосы.
— О, это станет эпохальным событием. Клянусь, ты забудешь о своей грязной шевелюре, как только всё случится. Потом ещё будешь внукам рассказывать, что своими глазами всё видел.
Парень вдруг шумно сглотнул и выдохнул, округлив глаза:
— Неужто отречение? Или… или Хаос разбил наши полки?
— Не накаркай, — махнул я ему рукой. — Повод хороший. Не переживай, а то веснушки отклеятся.
— Да и пусть отклеиваются, а то жене они не нравятся. Она говорит, что я выгляжу так, словно меня воробьи обосрали.
Смертный улыбнулся и раскрыл рот, желая сказать что-то ещё, но тут император взял в руки микрофон и заговорил.
Сразу же все в зале закрыли рты. Кажется, даже двуглавые орлы прикрыли клювы, напряжённо уставившись на монарха. Ведь всех, как и рыжего оператора, терзал вопрос — а на кой шут нас так срочно здесь собрали?
Оттого-то жуткое волнение и витало в воздухе, пахнущем побелкой. И оно начало усиливаться, когда монарх принялся рассказывать о некой сверхсекретной лаборатории.
— Значит, выбрал усиление власти, — прошептал я себе под нос, наблюдая за тем, как император правдоподобно лжёт.
Народ же всё больше взводился как пружина, ожидая услышать, что же произвели в этой лаборатории такое, что об этом, по сути, монарх скажет на всю империю.
— Вырастили вот это яблоко! — продемонстрировал государь плод, держа его над головой так, чтобы не было видно недостающего кусочка, срезанного ножом.
Если сказать, что люди разочаровались, то это не сказать ничего. Кто-то даже нервно хохотнул, а другие зафыркали.
Однако император нисколько не изменился в лице и торжествующим голосом сообщил о свойствах яблока. Здесь уж смертных охватило лютое недоверие, крупными буквами отпечатавшееся на их сытых, холеных лицах.
Тогда монарх ещё раз продемонстрировал яблоко зрителям в зале и камерам, через которые за ним наблюдали миллионы граждан, после чего решительно с хрустом укусил его и начал изысканно, без чмоканья и плямканья, есть.
Тотчас магия молодильного яблочка пришла в действие.
Народ ахнул, выпучил глаза и взметнул брови к потолку, глядя на то, как к волосам императора возвращается тёмный цвет, как его борода из седой становится чёрной, а морщины на лице разглаживаются.
Люди вскочили на ноги и подались к сцене, чтобы ничего не пропустить. Возник галдёж, а следом и столпотворение.
Камеры тоже ловили каждое изменение в императоре. А тот, кажется, даже стал выше и мускулистее. По крайней мере, мундир натянулся на его раздавшихся плечах, глаза заблестели энергией, а на порозовевших губах заиграла улыбка.
— Боги… — потрясённо прошептал рыжий оператор, наблюдая через камеру за монархом. Тот медленно шевелил пальцами перед лицом, словно впервые увидел их. — У Его Императорского Величества даже шрам на запястье исчез.
Я довольно улыбнулся, сложив руки на груди.
Государь в этот миг посмотрел в мою сторону и, кажется, слегка кивнул, а затем снова взялся за микрофон, чтобы утихомирить ошеломлённых аристократов. Они толпились возле сцены, оглашая зал короткими возгласами и хвалебными речами императору и отечественным учёным.
Император властным звонким голосом напомнил им, что они, на секундочку, высшие аристократы, а не простолюдины на базаре. И надо бы вспомнить о манерах, ведь их снимают камеры. Хотя, как мне показалось, опытные операторы, специально не наводили свои агрегаты на аристократов, дабы телезрители не видели их поведение.
Все же дворяне снова расселись по креслам и с раскрасневшимися лицам принялись слушать государя. А тот к общему горю сообщил, что молодильные яблочки чрезвычайно редки, поэтому мало кто сможет даже поглядеть на