счастьем, другие удачей, а некоторые просто успехом. Я думал, что «успех» – это от слова «успеть», и считал, что, конечно же, все еще успею. Успею! А как же иначе? То, что жизнь и успех не одно и то же, я даже не подозревал.
Бабушка умерла неожиданно, когда я оканчивал школу. Эта утрата была ну абсолютно не вовремя… Я не мог сосредоточиться на занятиях, тянул время, чтобы не идти домой, потому что мы с отцом по-разному переживали эту утрату. Он был как-то «смиренно-печален», что совсем не было на него похоже, а мне хотелось все громить и драться… Я сжимал в карманах кулаки, задирался в школе, бродил по парку между школой и домом и пинал землю и все, что попадалось под ноги. Отец как-то сказал между прочим: «Теперь я первый в очереди…» На мой вопрос «В какой?», ведь его отец еще был жив, он ничего не ответил, и мы с ним еще больше отдалились друг от друга.
В бабушкину комнату я зашел только один раз: у меня дрожали коленки, и мне было очень плохо. Ее комнату освободили от мебели, но я отказался в нее переезжать. Бабушка оставила мне небольшую коробочку, в которой лежал маленький ангел из ваты, с золотыми крылышками, которого она сняла с новогодней елки и незаметно ото всех спрятала. Ее коротенькое письмо я прочел со слезами на глазах и выбросил: я знал, что перечитывать его мне будет слишком тяжело. Глупо, конечно, потом я жалел об этом. Я оставил себе только ангела. Об ангеле-хранителе я не думал, ангел с золотыми крылышками был для меня – бабушка. Она была «мой ангел». Я с ней разговаривал, спорил, сообщал о маленьких достижениях, которые мне иногда казались даже подвигом. Все свои поступки я оценивал по степени потраченных душевных усилий: просто добрые дела, поступки и подвиги. Плохих поступков я совершать не собирался, и градации для них не требовалось.
Когда бабушки не стало, мама поменяла место работы и перестала ездить в длительные командировки. Вначале я очень обрадовался, но потом она стала вмешиваться в мои дела и считала, что я всегда должен разделять ее точку зрения. Она умело подводила меня в рассуждениях к логическому выводу, но мой ответ всегда был неожиданным, не тем, который она хотела услышать. Один раз я ответил ей так, как она хотела. Она обрадовалась: «Вот! Наконец-то я услышала то, что хотела!» Я улыбнулся и ответил: «Я поэтому так и сказал. Ты же хотела услышать свое мнение…» Она растерялась, но не спросила, какое же мнение было у меня.
Мы жили и мыслили в разных жизненных пространствах: я в своем нынешнем, а она в своем прошлом. Она пришла к своему успеху, а я только собирался к нему направиться, но моя точка отсчета начиналась из другой реальности, и мой «успех» выглядел иначе, чем видела его она. В итоге она дала мне возможность самому выбрать дорогу, но помогла правильно подготовиться к поступлению в институт.
Все началось, когда я туда попал. Мама много рассказывала мне о студенческой жизни, о молодых интеллектуалах, о спорах до полуночи дома у кого-нибудь из студентов, когда «предки» уезжали на дачу, о летних экспедициях, о песнях у костра, о вторых влюбленностях, первые-то остались в школьных альбомах.
Но сейчас все уже было совсем не так… Дни бежали за днями: лекции, лабораторные, экзамены. Наша группа была как улей: у каждого своя внутренняя ячейка, в которую не пускали или делали вид, что пускают. У каждого была программа «удачи» со своими секретными ходами. Все мы были сообществом, «связанным временными обстоятельствами». Друзей не намечалось, и даже приятелем я назвать никого не решался, хотя бабушка мне как-то давно сказала: «Ты встретишь в жизни сто хороших людей. Будет очень непросто, но постарайся не растерять их». Я ответил ей, что это примерно по одному хорошему человеку в год, ведь в молодости не чувствуешь предела своей жизни. К тому же раз они хорошие, то и обидеть меня ничем не смогут. А хороших друзей чем больше, тем лучше! Бабушка ничего не ответила, но в ее глазах я увидел что-то очень глубокое и печальное, мне непонятное.
Однажды на одном зачете я оказался рядом с общительным парнем, который казался мне достаточно начитанным, чтобы не избегать его после первого знакомства. У него что-то не получалось, и он попросил ему помочь. Я заглянул в его задание и начал решать на листочке. Там была какая-то закавыка, которую я никак не мог уловить. Время шло, я его не отслеживал. Наконец задачка поддалась, я передал ему решение, и тут преподаватель объявил: «Сдавайте ваши работы. Время истекло!» Мы лихорадочно дописывали, а преподаватель шел между рядами и забирал работы. Я успел сделать немного больше половины…
Николай улыбнулся мне:
– Извини, что так получилось. Мне обязательно нужен был зачет, иначе меня не взяли бы на баскетбольный матч. Я твой должник! Говори, чего хочешь.
– Да ладно, ничего страшного, я пересдам. Сам виноват, прокопался, сразу не сообразил, в чем загвоздка.
– Хочешь поехать со мной на матч? Это пару дней с ночевкой.
– Хочу! Когда едем?
– Я тебе вечером позвоню, давай твой телефон!
На соревнование мы поехали в пятницу ночным поездом. Гостиница была в общежитии университета, и после завтрака мы уехали туда, чтобы встретиться с их командой. Они провели тренировочный матч. За университетскую команду болели несколько девчонок, за нашу – я и наши тренеры.
Я никогда раньше не был на баскетбольных матчах. Здесь я почувствовал, что такое соучастие. Я буквально подскакивал с места, когда надо было подхватить мяч. Мои мышцы отвечали на все движения сильных, мускулистых акселератов. После матча мы все перезнакомились, и Николай взял у одной болельщицы телефончик. После встречи все разбежались, мы с Николаем договорились встретиться в гостинице. Он не хотел вечером никуда идти, надо было выспаться перед завтрашним матчем. Когда я вернулся из театра, его не было. Он не ночевал в гостинице.
На следующий день я поехал на матч с командой. Николай вышел на площадку с синяком под глазом. Играл он не очень хорошо, старался избегать бросков в корзину. Было заметно, что каждое движение отдается болью у него в теле: он морщился и часто держался за бок. Мы проиграли…
Сразу после матча мы с командой поехали на вокзал. Я ни о чем не расспрашивал Николая, решил, что расскажет сам, если захочет.
Дружба наша была какой-то полуоткрытой. Иногда встречались, обсуждали что-нибудь, на лекциях
