это и огромная головная боль, которую принесла моя личность. Мы чуть не потеряли Майкла… — я опускаю голову и голос. — Мы все еще можем это сделать.
— Никаких разговоров сейчас, — прерывает его Элис. — Майкл сильный, и он проснется, потому что у него есть ради чего жить. У него впереди целое будущее.
Данте целует жену в голову. — Ты права, дорогая, — он оглядывается на меня, и я встречаю его жутко знакомый золотистый взгляд. — Мне жаль, что я подвел тебя, когда ты была ребенком. Я твой крестный отец. Твоя мать была близким другом, когда ты росла. Она доверяла мне заботиться о тебе, несмотря ни на что, и я тоже подвел ее. Сожаление, которое я унесу с собой в могилу.
— Ты не подвел ни меня, ни ее. Ты не знал, что происходит. Есть разница, — говорю я ему. Истина, которую я пытаюсь принять всю последнюю неделю.
Данте мягко улыбается.
— Ты так похожа на свою мать. Мудрая не по годам. Ты знала, что до аварии мы вели переговоры о браке с Майклом? Когда ты, конечно, окончила университет.
— Я этого не знала.
Я поворачиваю голову и смотрю на Майкла, изучая его спокойное и неподвижное лицо. На его лице растет двухдневная щетина, что делает его сурово красивым. Мне это нравится. Может быть, я смогу убедить его оставить ее. По крайней мере, достаточно долго, чтобы узнать, каково это — целовать мою шею, грудь… между ног. Я хочу этот шанс с ним. Я хочу каждый шанс, который у нас может быть.
— Как думаешь, он простит меня? — этот вопрос постоянно беспокоил меня.
— Простить тебя за что? — спрашивает Данте. — Держать свою личность в тайне? Ты не знала, кто такой Майкл. Ты не знала с самого начала. Я не могу винить тебя за то, что ты защищала Лиама и себя. Если на то пошло, я горжусь, что ты это сделала.
Я прикусываю нижнюю губу. Логически его слова имеют смысл. Конечно, они имеют. Но та маленькая часть моего разума, которая питает мою тревогу, оживляется.
— Я должна была сказать ему в тот момент, когда он спас меня. Я хотела. Но я не хотела подвергать его жизнь или жизнь кого-либо еще опасности из-за того, кто мой отец… кем он был. Я боялась того, что он сделает, если снова найдет меня.
— Если бы Майкл сказал тебе свою настоящую фамилию вместо девичьей фамилии нашей мамы, ты бы поступила так же? — спрашивает Рафаэль, забирая Лиама у Элис, когда тот немного нервничает. Братья идентичны, но Лиам не знает разницы, и поскольку Майкл не спит и не может его обнять, Рафаэль приходит на помощь.
— Всю свою жизнь я знала только одну правду. И неважно, была ли я здесь, в Майами, или там, в Дублине. Я О'Лири. Данте — мой крестный отец, но он все равно ДиАнджело, — я обращаю взгляд на патриарха итальянской семьи. — Ты все еще глава Высокого стола и, как таковой, союзник моего отца. Когда Майкл спас меня из той машины, я была в ужасе. Мой отец только что оторвал меня от моего сына, а затем продал меня, как кусок мяса. Так что, если бы Майкл сказал мне, кто он тогда, в тот момент? Зная, что я сделала в то время? — я отвожу взгляд и накрываю руку Майкла своей. — Нет. Я не думаю, что я бы это сделала. Честно говоря, я бы, наверное, попыталась найти способ убежать, — я усмехаюсь себе под нос, но в этом нет юмора. — Это, наверное, не то, что ты хотел услышать, — после минуты молчания Данте говорит:
— Этот мир, в котором мы живем, не всегда черно-белый. Поверь тому, кто знает это лучше, чем кто-либо другой. Иногда серый — лучший путь.
— Как мать, я восхищаюсь тем, что ты сделала. Как упорно ты боролась, и никто не может тебя за это судить. Никто не должен, в любом случае, — заверяет меня Элис с искренней улыбкой.
Я не знаю почему, но слышать ее одобрение значит больше, чем одобрение Данте или Рафаэля. Может быть, это потому, что она мать, поэтому понимает мои доводы немного лучше, чем кто-либо другой. Или, может быть, это потому, что в моей жизни образовалась дыра там, где раньше была моя мать, и ее хотелось заполнить с тех пор, как она умерла. Но какова бы ни была причина, я рада, что Элис есть в моей жизни и в жизни Лиама.
— У меня есть один последний вопрос, — говорит Рафаэль, похлопывая Лиама по спине и получая громкую отрыжку от ребенка в качестве награды.
Я протягиваю ему одеяло, чтобы он вытер лицо Лиама. — Хорошо.
— Ты любишь моего брата?
— Да.
В моем ответе нет никаких колебаний. Одно слово приходит сразу, ясно как день, в моем сознании. И нет никаких сожалений, никаких сомнений или неуверенности. Потому что я влюбилась в тот момент, когда увидела его на том танцполе. Это было похоже на то, как каждая сентиментальная песня о любви, мечтательный фильм и романтическая книга внезапно обрели смысл. Что мгновенная связь и идея о родственной душе, существующей где-то, — это не просто очередная невозможность. Это реально. И это случилось с нами.
— Я полюбил тебя первым.
Я поворачиваю голову и встречаюсь глазами с мужчиной с танцпола и снова влюбляюсь. Майкл проснулся.
Майкл
Боль.
Каждый дюйм моего тела горит, чешется и болит от этого.
Это все, что я знаю среди бесконечной тьмы, окружающей меня.
Если бы не боль, я бы подумал, что я умер и что это ад.
Может быть, так оно и есть.
Я больше не могу сказать.
Я то прихожу в сознание, то теряюсь, теряюсь в онемевшей пустоте, которая окружает меня, душит меня.
Как долго я плыву, неясно. Прошел ли день, неделя, год? Здесь нет способа измерить время.
Изнеможение тянет меня. Я пытаюсь бороться с ним сильнее, чем когда-либо прежде, потому что я не хочу снова растворяться в пустоте. Я хочу остаться. Я хочу проснуться.
Но я слишком слаб.
Как только надвигается тьма, я слышу шепот. Я следую за ним, как за ниточкой, пока, наконец, не слышу голос. Ее голос. Голос ангела.
— Я люблю тебя, Майкл.
Как сирена, она зовет меня откуда-то из темноты, увлекая меня из черных глубин на поверхность, туда, где я хочу быть.
Она повсюду. Ее тепло окружает меня, чем ближе я к ней подхожу. Надо мной маленький свет
