в голове. Сомнения больше не терзали её, а когда перед взором всплывал образ Филиппа, душа не трепетала как раньше. Теперь в том месте зияла уродливая впадина — чёрная холодная пустота.
Припомнив недавний разговор мальчишек о побеге, Лина приподнялась на локтях и, решившись наконец сообщить их возможное местонахождение, набрала побольше воздуха в грудь.
— Эл-ла, — тихо позвала она, с удивлением обнаруживая, что голос никуда не делся.
— Что, девочка моя, тебе что-нибудь нужно? — Сестрица-мать стремительно влетела в комнату и взволнованно посмотрела на дочь.
— Л-любв-вино, — с трудом выговорила Лина, странно растягивая слова, — о-они в Люб-бвин-но…
— Любвино? Что это значит, Эдик? Она заикается⁈ — Эла прикрыла рот ладонями и в ужасе задержала дыхание.
— Усадьба Любвино? — воскликнул тот и быстро направился к выходу, — всё позже, Эла, позже.
* * *
Беглецов искали «всем миром». Толпа любопытствующих собралась недалеко от дома — отчего-то семья Полянских, необычный союз психиатра и пианистки, вызывал у жителей посёлка нездоровый интерес.
Филипп — «этот будущий гангстер», как называла парнишку ворчливая тётя Варя Потапова, тоже был предметом обсуждений и не сходил с языков у сплетников. Женщина распускала слухи и строила предположения по поводу его безрадостного будущего.
Она частенько общалась с мамой Мартой по телефону и рассказывала всякие небылицы о проделках мальчишек. Несколько раз за время отсутствия ребят она являлась во двор Полянских и сыпала проклятиями в адрес Марины и Филиппа. Дядя Эдик чуть ли не силой выпроваживал разбушевавшуюся соседку.
— Вот спрашивается, по чьей вине Пашка пропал? — вопила женщина. — Распустили мальчишку! Ремня бы ему хорошего. Я по вашей милости внука лишилась, со мной теперь его один хрен не оставят, вышла бабка из доверия. Сам бы он в жизни не додумался до такого, это всё ваш сынок ненормальный, будь он неладен, будьте вы все неладны, — распалялась тётя Варя, сотрясая воздух кулаком. — А я говорила Марте, предупреждала! Нехорошее соседство у Марты, бежать им отсюда нужно! Бежать!
Тётя Марина молча взирала на соседку, даже не думая возражать. С каждым днём она всё больше впадала в отчаяние, почти не спала и не ела, всё стояла у окна в ожидании сына и плакала. Иногда она приходила к Лине, садилась рядом с девочкой и брала её руку в свою. Лина как могла успокаивала женщину:
— Т-тётя М-мариночка, с-с Ф-Филиппом в-всё в порядке, он обяз-зательно вернётся…
— А вдруг, Линочка, вдруг с ним что-то случилось? — шептала женщина и ладони её холодели, — откуда тебе знать, милая, откуда?
— Я з-знаю, — отвечала Лина.
Не зря же она видела сны и видения про взрослого Фила, причём это были и не сны вовсе, а картинки реального будущего. Они были живыми — и беглый взгляд Филиппа, и пульсирующая венка на шее, совсем как у тёти Марины. Но что Лина могла сказать расстроенной женщине, как донести, да и разве поверила бы она?
На четвёртый день беглецов нашли, сняли с товарного поезда.
Лина хорошо запомнила тот день и час, когда дядя Эдик привёз Филиппа домой. Парнишка был серьёзен как никогда и прятал глаза. Тётя Марина, измученная ожиданиями, буквально вылетела навстречу сыну, перехватила его возле калитки, упала на колени и, прижавшись к нему, тихо заплакала.
— Сыночек мой, сыночек мой, — приговаривала она, не выпуская из своих объятий.
— Мам… — Филипп не вырывался. Слегка приобняв женщину, он кусал губы, будто и сам был готов разрыдаться, — мам, пожалуйста, все смотрят, мам, ну прости меня, мам, только не плачь!
Глава 33
К вечеру страсти в посёлке улеглись, улочки опустели, а особо любознательные соседи, не пожелавшие расходиться по домам, так и судачили, сидя у палисадников на скамейках.
У Полянских стояла непривычная тишина. Эла поглядывала на окна соседского дома и немного нервничала. Дядя Эдик пропустил дневной осмотр маленькой пациентки и теперь его ожидали с вечерним визитом. Девочка и сама волновалась: что там у Полянских происходит? Больше всего она жалела тётю Мариночку. Слишком расстроенной выглядела женщина при встрече с сыном.
Ближе к ночи дядя Эдик всё же навестил больную. Мужчина выглядел уставшим и огорчённым, на нём буквально лица не было. Однако, общаясь с Линой, он будто оттаял, по-доброму шутил над «лежебокой», легко втянув в разговор.
Эла была напряжена, но внешне казалась спокойной. Лина замечала загадочный блеск её глаз и нежный румянец, вспыхивающий на щеках при взгляде на Эдуарда. Грустная улыбка трогала её губы, а в голосе проскальзывали нежные интонации, но всё внимание доктора сосредоточилось на девочке, он будто и не замечал переживаний Элы. Завершив осмотр, он дружески подмигнул Лине и вышел из комнаты.
Сестрица-мать тут же ринулась следом. Взрослые спустились на первый этаж и, кажется, прошли на кухню. Недолго думая, Лина выползла из постели и направилась за ними — ей очень хотелось услышать последние новости о семье Полянских. Расположившись на ступеньках лестницы рядом с кухонной дверью, она напрягла слух. Интерес к жизни возвращался.
— Прошу тебя, Эдик, не расстраивайся, — прошептала Эла взволнованно, — Филипп ещё совсем ребёнок. Дурной подросток, они в таком возрасте ещё и не то вытворяют! Уверена, со временем он всё поймёт. Я ведь вижу, ты сам не свой…
— А как по-другому, Эла? Как донести до него, чтобы понял? Замкнулся в себе и молчит, ещё и огрызаться пытался — пришлось взять ремень. Каюсь, я пару раз ударил, и если б не Марина… не знаю, что я бы с ним сделал…
— Может, что-нибудь выпьем? По стаканчику бренди, например? Самое время, — ласково пропела Эла.
— Пожалуй… повод есть, — ответил он с горечью в голосе.
Эла тут же поднялась из-за стола. Лина услышала звуки шагов, скрип дверцы шкафа и звяканье рюмок.
— Шоколад с марципаном, угощайся. Ты любишь марципан?
— Спасибо…
Они помолчали немного. Эла вдруг шумно выдохнула и закашлялась, громко поставив стакан на стол.
— Слишком крепкое для меня, слишком, — сдавленно засмеялась она.
— Рукоприкладство — не мой метод воспитания, — продолжил дядя Эдик, не обратив внимания на её неудобства, — вообще не метод, понимаешь? Но я не сдержался, слишком накипело за эти дни. А что теперь? Как с ним контакты налаживать, ума не приложу…
— Психологи в помощь, — сказала Эла со знанием дела, — всей вашей семье!
— Парадокс,
