собой своеобразную республику со своими адатами и порядками, где выше всего ценилась свобода. Гунибцы не собирались кого-либо подчинять себе, но и подчиняться никому не позволили бы.
Однако война, подступившая к их порогу, заставила и их определить свое место в общей борьбе.
Как только Магомед-Шефи принес сообщение о скором приезде отца в Гуниб, джамаат занялся оборонительными работами. Силы были распределены таким образом, чтобы до появления Шамиля выглядеть самым лучшим образом. С раннего утра в разных концах аула и за его пределами слышались взрывы, стук кирок, лома и лопат. Каменных дел мастера возводили башни с амбразурами для отражения противника из ружей. Все подступы к Гунибу со стороны речки так же были разрушены, сохранив только одну единственную секретную тропу, по которой, на случай осады, защитники могли бы быть обеспечены водою.
Здесь располагался штаб 83-го Самурского полка, а ныне – редакция районной газеты «К изобилию». Здесь же сейчас расположен районный краеведческий музей.
Взрослое население получило оружие, заготовленное еще в 40-е годы. Пули и порох также имелись в предостаточном количестве.
Вокруг аула на пистолетный выстрел и на возвышенностях Гуниба расставлялись посты, на случай появления не только лазутчиков, но и грозного противника.
После утренней молитвы начиналась проверка готовности каждой семьи к обороне, а затем стреляли по мишеням. Стрелять прицельно научились не только 14–15 летние юноши, но даже женщины и девушки. Этому искусству обучали охотники, которых в Гунибе набралось не менее двух десятков.
А по вечерам на большом годекане собиралась молодежь послушать аксакалов о старине, о битве против Надиршаха, о необыкновенных подвигах 1-го имама Кази-Магомеда и, конечно же, об имаме, ожидаемом со дня на день в их ауле. В общем, Шамиль должен был быть доволен таким гарнизоном, каким являлся Гуниб.
И на самом деле, Шамиль с одобрением отнесся к тому, как надежно укрепили свой аул гунибцы. Все было продумано и обставлено надежно, однако, планы имама оказались шире. Он дал понять, что как только солдаты А. Барятинского овладеют Гуниб-Дагом, им не представит труда из своих пушек превратить населенный пункт в решето.
Гуниб-Даг, как я уже упоминал выше, похож на усеченный конус. Верхнее плато занимало площадь почти в 100 кв. км. Даже для того чтобы передать то или иное распоряжение, не хватало людей. Посты, расположенные на самых опасных участках, не имели связи между собой. Понятно, что мюриды, решившие в таких условиях оборонять Гуниб, должны были быть, как Шамиль говорил, не менее крепки, чем скалы Гуниба. Положение усугублялось еще и тем, что имам не получал сведений о состоянии дел в других районах Дагестана, не имел достаточного запаса продуктов питания и боеприпасов. В свое время заготовленные продукты или попортились от долгого хранения, или были съедены теми, кто их оберегал, а гунибцы, в связи с военными действиями, не успели убрать скудный урожай пшеницы. Таково было положение вещей.
Впрочем, 40-летняя борьба закалила людей. На вершины скал мюриды и гунибцы натаскали целые холмы камней. А крепкий камень, брошенный сверху, словно пушечное ядро, ударившись о скалы, разлетается на сотни
кусков, причиняя урон противнику. На Гуниб вели несколько пешеходных троп – из Хиндаха, Ругуджи и с реки Кара-Койсу. По приказу имама все они были разрушены. Каменные завалы, стены и бойницы встали на проходах. Громадные кучи камня могли обрушиться на тех, кто осмелился бы пробраться по тропе наверх.
По этому поводу Е. И. Козубский считал: «Несмотря на неприступность Гуниб-Дага, он (Шамиль. – Б. Г.) старался сделать его, безусловно, недоступным посредством искусственных работ; он подорвал порохом все скалы, где представляется малейшая возможность взобраться, уничтожив разными способами доступ по тропинкам вверх от Кара-Койсу, Ругуджи и Хиндаха, перегородил эти пути то каменными завалами, то стенами, то башнями, то какими-то 2-х и 3-х ярусными оборонительными постройками…
Шамиль считал себя в своей неприступной местности достаточно сильным, чтобы дать нам отпор…»[73]. Теперь оставалось ждать действий противника. Он сделал все возможное и невозможное.
Блокада
На тот случай, чтобы Шамиль не только не мог скрыться, но и не мог откуда бы то ни было получить помощь, Барятинский приказал окружить Гуниб-Гору плотным кольцом. Забегая вперед, хочу сказать, что такая колоссальная по масштабам операция была проведена чрезвычайно быстро и грамотно.
К 10 августа русские войска в районе Гуниб-Дага заняли следующие позиции.
На западном и северо-западном склонах Гуниб-Дага расположились два батальона Дагестанского полка, к ним должен был впоследствии присоединиться 18-й стрелковый батальон.
На южном склоне стали 1-й и 4-й батальоны апшеронцев, 21-й стрелковый и батальон Самурского полка.
Восточный фас по Кара-Койсу занимал батальон Самурского пехотного и 5 сотен конно-иррегулярного полков.
Северный и северо-восточный фасы охранялись батальоном Самурского и батальоном Грузинского гренадерского полков и двумя сотнями Акушинской конной милиции.
Затем остальные батальоны (2 лейб-Эриванские, 3 Ширванские, рота сапер, 14 горных единорогов, дивизион драгун и 6 сотен туземной конницы), перейдя в Гудул-Майдан на правую сторону Кара-Койсу, стали лагерем против Гуниба; на всей окружности горы, простирающейся от 45 до 50 верст, была установлена по возможности строгая блокада.
Переговоры
10 августа 1859 года войска Барятинского окружили Гуниб. Шамиль, конечно, знал, что вокруг Гуниб-горы в Карадахе, Ругуджа, Чохе и еще в девяти аулах наготове стоят войска царя. Не мог он не знать, что против 600 его бойцов стоит 40-тысячная армия хорошо вооруженных солдат.
Главнокомандующий решил переговорить с теми, кто засел в Гунибе. Для этой цели были отправлены полковник Лазарев, Даниял-бек Элисуйский и другие лица. Они предложи Шамилю сдаться, Шамиль вызвал к себе личного секретаря Абдурахмана. «От имени имама, – вспоминал Абдурахман, – я написал письмо следующего смысла: «Сардару, кн. Барятинскому. Да будет мир над человеком, следующим истинному пути. После сего, если вы дадите мне вместе с дорогими мне людьми дорогу в Мекку, между нами состоится мир, в противном случае – нет».
Письмо было закончено, и уже собирались его завернуть и отдать послам генерала, как Хаджи-Ибрагим из Абадзеха сказал: «Имам! Хорошо было бы в письме написать: «Наша сабля обнажена, наша рука мокра»»[74].
– Правильно, – согласился Шамиль и велел Абдурахману приписать эти слова, что секретарь и сделал.
Некоторые говорят, что ответ был иным. Военный историк полковник Потто пишет, например, что на попытки начать переговоры Шамиль отвечал следующим образом: «Гуниб-гора – высокая. Я стою на горе, надо мною еще выше бог, русские внизу – пускай штурмуют»[75].
