но ведь когда я подошел к твоему прилавку, ты даже не поднял головы! Заметил бы ты меня, если бы я не поздоровался первым?
Нинсун пожал плечами, опустив взгляд на сандалии, которые чинил.
– Так мои изделия выставлены на продажу. Гляди да выбирай. К чему мне выходить к каждому покупателю и заговаривать с ним? Я делаю хорошую обувь, так пусть мой товар сам говорит за себя.
Энки, ослик Ияра, проревел что-то неодобрительное.
– Видишь, Нинсун, даже мой осел с этим не согласен. Твой товар не умеет разговаривать, и боюсь, что даже боги не смогут подарить сандалиям голос. За товар должен говорить мастер, создавший его. Как вон тот лавочник, на которого ты жалуешься. Гляди, как он бойко беседует со всеми, кто проходит мимо: всякому улыбается да рассказывает, как он подбивает кожу гвоздиками. Поэтому дело у него идет хорошо.
– Я мастерю хорошие сандалии, – упрямо пробурчал Нинсун, – а ораторы пусть идут в храм Знаний и треплют там языками хоть до зари.
Ияр усмехнулся, но не стал спорить с давним приятелем: в своих путешествиях он встречал разных людей и знал, что не всем дано быть мастерами слова, даже если они делают действительно хорошие вещи. Но не стоит отчаиваться, ведь у каждого из нас есть сильная сторона, которая способна обратить на себя внимание других.
– Будь по-твоему, Нинсун. Но позволь мне все же помочь тебе советом, ведь ты трудолюбив и достоин того, чтобы дела твои шли хорошо.
– Этому я противиться не стану, друг мой.
На этих словах Ияр взял пару сандалий и повертел их в руках. Он разглядывал их и так и сяк, а потом задал вопрос:
– Первым делом скажи мне, что ты продаешь?
– Неужто не видишь? Я продаю обувь.
– А как думаешь, что продает тот лавочник, у которого всегда много посетителей?
Вопрос застал башмачника врасплох, и он поглядел на своего приятеля с подозрением. Уж не повредился ли он умом, раз спрашивает о таком?
– Он тоже продает обувь, Ияр.
– А зачем человеку нужны сандалии?
Нинсун пошаркал ногой, будто примеряясь к ответу, созревшему в его голове.
– Так босиком ходить неудобно – жестко да больно. Еще наступишь на острый камушек. Да и с грязными стопами ходить не пристало, мы же не мальчишки, которые с утра до ночи носятся по улицам.
– Вот, друг мой. Ты продаешь удобство ходьбы. Это великое дело, Нинсун! Без обуви все мы хромали бы и спотыкались на грязных ногах. Чувствуешь, какая сила кроется в твоем ремесле?
Плечи башмачника распрямились, а во взгляде заплясал огонек: кажется, он никогда раньше не думал так о своем деле.
– Знание, которым я хочу поделиться с тобой, и есть один из принципов того, как человеку следует вести дела:
То, что ты делаешь, должно избавлять других от забот.
– Какие заботы есть у покупателей, дорогой Нинсун? У твоих, у покупателей вон того лавочника, да и вообще всех башмачников на свете? То кожа слишком груба и натирает ноги, то застежка не самая удобная, то обувь изнашивается гораздо быстрее, чем следует. Чтобы хорошо торговать, ты должен знать обо всех подобных мыслях, что могут приходить в голову тому, кто купил сандалии. Собирай эти жалобы и отвечай на них. Товар, который решает проблему, всегда будет идти впереди товара, созданного по привычке.
Нинсун взял в руки сделанные им башмаки и стал к ним приглядываться, а Ияр продолжил:
– Я видел, что финикийцы шнуруют сандалии совсем не так, как принято в Вавилоне. Я покажу тебе – так намного удобнее. Еще ты бы мог найти другого поставщика кожи – чтобы обувь была мягче и приятнее к телу. И когда ты, дорогой Нинсун, начнешь продавать не сандалии, а избавление от забот, у твоей лавочки тоже столпится много людей. Потому что ты станешь тем самым башмачником, который освободил их от мозолей или позволил с большим удобством продевать ноги в стремена лошади.
Так Ияр поделился одной из мудростей с Нинсуном, ремесленником. Вскоре этот принцип узнали и другие мастера, и в свое время все они стали богаче, а те, кто покупал у них, избавились от массы проблем.
Второй принцип:
что бы ты ни создавал – делай товар
Был день, когда Ияру понадобилось переписать несколько глиняных табличек, и тогда он отправился к писарям при архиве градоправителя. Молодые люди там с нескончаемым усердием выводили клинопись на пластах глины, увековечивая то или иное знание. Ияр всегда восхищался их усидчивостью и мастерством: сам он не умел писать так чисто.
– Приветствую тебя, тамкар Ияр! – поздоровался с ним главный писарь, его давний знакомый.
– Рад снова заглянуть к тебе, друг мой. Мне нужно переписать несколько табличек о торговых сделках, что я совершал несколько лун назад. Они со мной, в мешке на спине моего ослика. Возьмется ли кто-то из твоих мастеров за эту работу?
– У нас, писарей, сейчас много трудов и забот: царь приказал обновить архивы от времени правления Хаммурапи. И правда, многие таблички уже готовы раскрошиться после прошлых дождей. Но я могу выделить тебе одного ученика – Шимуна. Он очень старательный.
Шимун оказался молодым человеком с всклокоченными волосами и перепачканными глиной щеками – пока он в основном подготавливал таблички для письма.
– Ну что же, юный Шимун. Перепиши эти таблички, и я честно заплачу тебе за труд. Я вернусь через четверть луны – управишься?
– Да, господин! – заулыбался Шимун. Главный писарь заверил Ияра, что юноша он сообразительный и однажды из него выйдет неплохой управитель архива.
Шимун снял со спины Энки мешочек с табличками и тут же ушел в мастерскую – работать.
Как и обещал, через четверть луны Ияр пришел в архив градоправителя, чтобы принять результат трудов молодого ученика. На сей раз глина была размазана по ушам Шимуна – от этого они казались оттопыренными.
– Я все подготовил, господин тамкар!
Ияр взглянул на пять табличек, что юный подмастерье разложил на столе. Глина местами не успела высохнуть. Письмена были неаккуратными, строчки неровными. Налетел порыв ветра и принес с собой горсть песка – он тут же осел на тех участках, что еще были сырыми.
Тамкар разочаровался, но не стал ругать молодого писаря. В конце концов, он только осваивал свое ремесло. Но кажется, пришло время для очередного урока.
– Шимун, – сказал Ияр, – подойди ближе и всмотрись в таблички, что ты сделал мне. Как бы ты их охарактеризовал?
Юноша смущенно
