как свое тело, как свою судьбу; ее воздух – его нервы, ее горы – его вздохи, ее пропасти – его падения, ее болезни – его печали.
Куда углубляются и где тонут человеческие мысли, когда они вырываются за грань времени и пространства? Не закат ли там, не сумрак ли и сумерки, ведущие во тьму, а она – в мрачные ночи и безысходные пропасти? Багряная заря радости не красит их черных ресниц. Неужели это последняя станция человеческого ума на пути его существования? А человеческие чувства, стремительно взлетающие с грани времени и пространства, куда они улетают, в какие миры и какие реальности? Следует ли мысль за чувством или чувство – за мыслью? О, печальное паломничество, и еще более печальная похоронная процессия: туга за тугой, вздох за вздохом. Человек, ты постоянно на каких-то своих похоронах. Ибо смерти твои бесчисленны…
Пойдет ли мысль человеческая на восток, встретит перекресток; двинется ли на запад – еще более жуткий перекресток; рванется ли на юг – опять перекресток. Но страшнее самого страшного то, что все эти перекрестки сходятся и никогда не расходятся, где? – В человеческом самосознании и самоощущении. Поэтому человек – самое тоскующее существо среди всех существ. По части тоски он первый, первый во всех мирах. Этого его первенства никто не может по праву оспорить. Как же тогда душе его не сорваться в рыдание, вопль и отчаяние?
О ночи, о все ночи всех миров, как случилось, что вы бросили якорь в зенице человеческого сознания? И как случилось, что вы вселились во все пропасти человеческой души и там еще остается место для все новых ночей и новых полночей? Мне кажется, что, когда где-то там, в пренебесной вышине, начинают восходить солнца и прогоняют потемки, все они сбегаются на нашу планету и скрываются в человеческом существе. Я бы сказал, все полночи, когда их погонит заря, бегут без оглядки и срываются прямо в сердце человеческое. Ночь, убегая от дня, охотнее всего прячется в человека и затворяется в нем. Чтобы никогда из него не выйти – тут ей ночлег и дневное пристанище, тут ей любимое местопребывание. Человек! – Прибежище всех ночей и полуночей. Как будто бы он бесповоротно влюблен в них, а они в него. Только здесь скорбь за скорбью гонится и вопль с воплем свивается. Есть ли для человека лекарство от тоски и вопля? Есть ли, есть ли, есть ли?..
* * *
Все в этом мире так печально, что и высказать невозможно. Если этот мир имеет душу, то эта душа – печаль. В мире так много боли, так много яда, так много смерти, так много греха – перестает ли Бог когда-нибудь печалиться над этим миром? Грех, каждый людской грех, разве не покрывает печалью и не заливает скорбью светлое лицо Божие?
«Скорбь моя всегда предо мною»[219] – это исповедь Псалмопевца, но и любого настоящего человека. Этот мир держится на скорбящих душах. Человек стоит столько, насколько он имеет способности скорбеть. Если ты скорбишь скорбью какого-то человека, ты стоишь двух людей; если ты скорбишь скорбями многих людей, ты стоишь столько, сколько все они; а если ты скорбишь скорбью всех тварей и всех существ, ты сто́ишь столько, сколько все миры вместе взятые, и даже больше, несравнимо больше. Чтобы душа человеческая могла вдоволь наплакаться над несчастной тайной этого мира, надо в каждой поре иметь по глазу, и в каждом глазе – по источнику слез. А когда в сердце ударят все громы жизненных страданий, и вся душа воскипит состраданием, и все очи человеческого существа взволнованно заплачут, тогда – тогда кроткий Иисус голубиными ногами нежно и невидимо входит в скорбящую душу, а за Ним, дивным и чудотворным, входят все Его благие чудеса. И Он, самый нежный и самый чувствительный, постепенно превращает человеческую чувствительность во всечувствительность и сочувствие во всесочувствие. И Христов человек чувствует скорбь каждого как свою скорбь и боль каждого как свою боль. И он мог бы с правом сказать: скорбь всех созданий всегда со мной.
Без Господа Иисуса душа человеческая – ужас, проклятие и безумие. Только на огненной колеснице христоустремленности человеческая душа может вознестись туда, где тоска мира превращается в милую печаль, где престают горькие тайны одичалых земных фабрикантов греха и смерти и настают вечные радости.
В Иисусовом мире владычествует чарующая вечность. Здесь каждая мысль человеческая начинается какой-то милой безначальностью, а завершается какой-то сладкой бесконечностью. А для каждого человеческого чувства границей служит божественная безграничность. И все существо человеческое исполняется вечной божественной логосностью, вечной божественной логичностью, вечным божественным смыслом. И с помощью этой божественной логосности, божественной логичности, божественного смысла Христов человек находит вечную божественную логосность, вечную божественную логичность, вечный божественный смысл во всех тварях и существах во всех Божиих мирах. О, уберите все миры – пусть только останется Он – Единственный, Никемнезаменяемый, Всесладчайший Господь и Бог мой: Иисус вседивный, всечудесный, всемилый!.. Обрушьте все вселенные в бездну небытия – пусть только останется Он – над всеми несчастными человеческими существами, ибо нас Он, единственно Он – Единый Человеколюбец – воскрешает из всех смертей во все божественные вечности и сверхвечности, радости и всерадости…
Бунт клеща
Когда я смотрю на человека в его огреховленной реальности, я говорю себе: для Бога не существует большего ада, чем человек. А человек, влюбленный в греховные сласти, скрежещет зубами и шепчет: самый страшный ад, который люди измыслили для себя, – это Бог… Ему бы хотелось, чтобы не было Бога живого и истинного, который всемилостиво спасает от греха и справедливо осуждает за грех упорный. А над этим размышлением пылает истина: если бы все земные холмы и горы превратить в ладан и зажечь, могли бы они своим благоуханием преодолеть земной смрад, текущий гноем из многочисленных тварей, и в первую очередь – из людей?
На меня нападает треклятый ужас, когда я вижу бесконечность человека без Бога. Ибо нет ничего страшнее этого. Что есть бессмертие без Бога, если не бесконечность без света и радости? Ни в одном из известных миров нет большего чудовища, чем человек без Бога. Нет и более страшного ада. Ибо самый страшный ад – человек без Бога. Если мысль человеческая оторвется от Бога, чем она завершится? Чем закончится? – Черной бесконечностью. А это ад. Ибо мысль без Бога – самый страшный ад. А чувство, которое ничем не связано с Богом, не есть ли ад
