ответ Анна. — Тогда ты сам берись за обслуживание в танцевальном зале!
Тут уж он рассердился.
— В танцевальном зале я стану обслуживать не иначе как палкой или хлыстом, — крикнул он.
Услышав эти сказанные в запальчивости слова, вплотную к стене подошел старик, разгневанный, с налитыми кровью глазами.
Кельнерши, в свою очередь, приблизились к спорящим, чтобы слышать перепалку, которая их всех касалась. Гости тоже обратили на это внимание. Те, кто сидел поближе, с жадным любопытством приподнялись с мест, чтобы не упустить ни словечка в обмене любезностями, представлявшем собой редкостное развлечение. Если старый Ребер раскроет рот, спор немедленно превратится в перебранку. Выражение лица старика красноречиво говорило о том, какие слова вертелись у него на языке. В это время в танцевальном зале начали громко выражать недовольство плохим обслуживанием. Короче говоря, в воздухе собиралась гроза.
— Зачем тогда здесь Бригитта, если никто не вспомнил о ней? — негодовала Жозефина, только чтобы самой не идти в зал. — Уж если надо, пусть она берется обслуживать в зале, и да поможет ей святой Антоний вместе со своей свиньей.[84]
Едва Бригитта услышала свое имя, как до нее сразу же дошло, что речь идет о ней, а не о ком-то другом: на это у нее всегда хватало ума.
— Что там еще? — негодовала Бригитта.
Прошло некоторое время, прежде чем она поняла в чем дело. Пожав плечами и бросив язвительный взгляд на Катри, она заговорила поучающим тоном:
— Ваггингенцы — такие же люди, как все прочие. — Они уже хотя бы потому далеко не свиньи, что ходят на двух ногах, а не на четырех, как некоторые другие. — И с деловитой миной сразу же устремилась вверх по ступенькам, ведущим в танцевальный зал.
Вспыхнувшая было ссора, к счастью, улеглась, и все мирно разошлись по своим местам — иные неохотно, ибо, если уж курок взведен, то отвести его намного труднее, чем выпустить заряд.
Катри же издалека отвесила Конраду шутливый поклон в благодарность за поддержку. И всякий раз, когда, обслуживая гостей, Катри проходила вдоль стены, она посылала ему незаметный знак приязни: взглядом, выражением лица или просто по-особому кашлянув. При этом она так прикрывала рукой рот, что жест мог напоминать воздушный поцелуй, посылаемый украдкой.
— Анна! — позвал Конрад. — Нам нужна еще четвертая кельнерша!
Не оборачиваясь, Анна крикнула резким голосом:
— Катри! Мой брат страстно требует вас!
Катри явилась с сияющим лицом, на котором угадывалась радость встречи. По пятам за ней, но только другой походкой, следовала сестра.
Анна приблизилась к Конраду с выражением досады на лице и строго отчитала, отводя взгляд:
— Не ходи по трактирам, не сиди рядом с Юкундой! Конрад возмутился.
— А тебе, — ответил он, — лучше бы следить за собой, чем меня поучать, разыгрывая из себя Песталоцци.[85] Твой синий доктор так ест тебя глазами, что даже слепому заметно. Поскольку вы официально еще не обручены, вам следует быть тактичнее и вести себя скромнее. Не сердись на меня за это.
Анна проглотила обиду и умолкла.
— Пустяки, — небрежно бросила Катри, — молодому неженатому парню все позволено.
Анна повернулась в ее сторону с такой быстротой, словно ее ужалила оса.
— Однако же милые принципы царят у вас дома! — съехидничала она.
Катри закинула голову и тут же парировала:
— У нас дома мы значим, пожалуй, ровно столько же, сколько вы в здешних местах, не больше, но и не меньше.
Анна попыталась нанести ответный удар, но не сумела. Сморщив нос так, будто учуяла совершенно отвратительный запах, она в запальчивости покинула поле боя.
— Ну вот, — пробормотал Конрад, — теперь и женщины взбеленились!
Вмешаться ему не пришло в голову, так как он с юности усвоил высшую мудрость: умный мужчина держится в стороне от бабьих распрей — с этим согласны все, без различия партий и сословий.
Но когда Катри, празднуя свой триумф, хотела было приблизиться к нему, он отступил и сделал ей выговор.
— Вам следовало бы впредь более вежливо разговаривать с моей сестрой!
Вспыхнув от возмущения, Катри убежала, будто подстреленный кабан. Однако Конрад властным голосом трижды окликнул ее, притом каждый раз все более грозным тоном, пока она наконец не вернулась.
— Сегодня вы нанялись служить у нас, — заявил он, — а потому не только обязаны проявлять послушание, но и скромно вести себя со мною и моей сестрой. Завтра, если захотите, можете снова грубить.
Так как она нервно переминалась с ноги на ногу, словно земля под ней горела, Конрад нарочно подольше задержал ее.
— Да, между прочим, вот о чем я хотел вас спросить: вы уже обслуживали гостей в танцевальном зале. Какое у вас создалось впечатление?
— Такое, что они свиньи.
— Бесспорно, — ответил он, едва сдерживая смех. — Но об этом мы уже слышали. Я имею в виду иное — как бы это сказать? Не заметили ли вы каких-нибудь проявлений вражды?
— Хоть бы Бог дал и они сожрали друг друга!
— Что это за людоедская молитва?
Катри надменно взглянула на него, а потом ехидно и рассудительно ответила:
— Наверняка вы тоже просили Бога не только о том, о чем говорится в «Отче наш».
Конрад густо покраснел, стал серьезным и задумчивым.
— Теперь можете идти, — рассеянно позволил он. Катри ушла, но он был недоволен своим успехом. Ему хотелось одержать верх в разыгранной им партии, а теперь он сам получил отповедь. Втайне Конрад загадал: если сломлю ее, если удастся стать победителем, она меня полюбит. А она так и осталась непокорной, и он благосклонно глядел ей вслед, несмотря на всю ее строптивость, и чувствовал, что Катри ему нравится. Конечно, ей бы не повредило стать чуть более покладистой, не такой заносчивой. А если говорить о желаниях, то он бы хотел, чтобы ее глаза, эти твердые бледно-голубые стеклышки, не были такими холодными и трезвыми, похожими на прозрачную родниковую воду в деревянном корыте.
Но с сегодняшнего утра она как-то сразу стала словно частью его самого. И раз уж она была холодновато-сдержанной, тем более стоило послать ей сноп лучей из своего сердца, чтобы согреть ее. И вообще: недостатки, слабости — разве это мешает? Свои собственные недостатки можно ведь любить, не правда ли? Почему же нельзя полюбить и недостатки ближнего?
Он застал общество в наилучшем расположении духа. Где бы ни появилась Катри, она вызывала восторги. Беседа умолкала, рты переставали жевать, все изумленно глазели на нее. Сегодня утром ему еще не слишком бросилось в глаза совершенство ее фигуры. Тогда оно его просто удовлетворяло. Однако всеобщее восхищение помогло оценить ее
