class="p1">Зима у участкового педиатра была самой горячей порой – дети не вылезали из гриппа и простуд, и в день Марина, бывало, наматывала по участку километров десять, а то и больше – в снег, мороз и гололед, как бравый солдат.
Грипп уже был, но отошел, потом прокатилась ангина. В октябре еще всех накрыло ветрянкой, целый детский сад свалила, так что в районной аптеке закончилась зеленка, а сейчас-то что, под Новый год?
Первые инфекционные пришли к Марине на прием, хотя сколько раз она говорила, чтобы не тащили больного ребенка в общественном транспорте: горло, температура, ломота в теле. Видимо, по второму разу пошел грипп, решила Марина. Вместе с симптомами на нее посыпались жалобы на пустые прилавки, непослушных детей и нерадивых мужей. По окончании рабочего дня ей даже не нужно было смотреть программу «Время» – всю основную информацию о жизни страны она узнавала из первых рук: где исчезло уже и молоко, а где еще можно было достать к Новому году майонез, в каком доме протекает крыша, но никак не начнут капремонт, и в какой новый наряд вырядилась Райка.
Последней в то утро к ней пришла мамочка с близнецами-трехлетками из общежития трамвайного депо. Жаловалась, что ставки в депо сокращают, и муж, механик, может попасть под увольнение.
– А чинить им кто трамваи будет? И так уже все на части сыпется. Это Горбачев доигрался со своим хозрасчетом.
Кондрашова, медсестра, которая работала с Мариной в паре, с готовностью закивала.
– Говорили же, придет Мишка Меченый и все развалит, – сказала она, вклеивая анализы в медицинские карты мальчиков.
– Вот и развалил, – подхватила мамочка. – А людям что теперь делать?
– Я вам скажу, что делать, – невозмутимо ответила Марина. – Утром и вечером по полторы таблетки бисептола, он в аптеках пока что есть. Перед сном ставим горчичники. Много пить. Эту неделю дома посидите, в сад уже после Нового года, если все хорошо будет. Больничный вам выпишем. А я все – пошла на участок.
В поликлинике считалось, что Марина Юрьевна Рукавицына держит весь участок в ежовых рукавицах – такая уж у нее фамилия. Но строгой Марина на самом деле была лишь на первый взгляд – да и то только с родителями. Все мамочки были у нее вымуштрованные, слушались беспрекословно, боялись, но при этом все хотели попасть на участок к Рукавицыной, потому что знали, что врач она хороший.
Каждой семье с новорожденным она приносила школьную тетрадь на восемнадцать листов, на свои деньги покупала, и, пока Марина Юрьевна щупала у младенца родничок, смазывала заживающий пупок и проверяла рефлексы, новоиспеченная мамочка, растерянная и измотанная, записывала под диктовку подробные инструкции по эксплуатации младенца: сколько раз в день сцеживаться, какую диету соблюдать при кормлении грудью, как поставить газоотводную трубочку. Да и папочки ходили у Марины строем: их она учила, что главное – забота о жене, чтобы поела, отдохнула, поспала. А если Марина видела, что женщина совсем бледная и измученная от недосыпа и нервов, то брала грех на душу и выписывала больничный мужу, чтобы тот дал жене хоть чуть-чуть отоспаться.
Но жульничества и халявы Марина не терпела. Была у нее одна деловая мамаша в трамвайном депо, любительница выпить. А когда запивала, вызывала к дочке участкового и клянчила больничный «по уходу», хотя девочка, подросток, была здорова и сама отводила от стыда глаза. Марина больничный не давала.
– Вам перед дочкой не совестно? Отоспитесь, умойтесь и выходите на работу.
Зато детей Марина любила, легко находила с ними общий язык, и те сами протягивали ей ложечку, широко открывали рты, высовывали языки и давали послушать себя металлическим кружком, который Марина всегда грела, прежде чем прикоснуться к детскому тельцу – дышала на него, растирала ладонью. Дети постарше уважали и покорно выполняли все предписания, даже когда Марина назначала жгучие горчичники или постельный режим, хотя была весна и очень хотелось на улицу.
Но строже всего Марина была к самой себе, никаких поблажек себе не давала. Сама больничный почти никогда не брала, если Наташа заболевала, то оставляла ее дома, забегала посреди дня проведать и дать лекарство. Наоборот, вечно таскала Наташу с собой по вызовам и дотаскалась до скарлатины, так что пришлось потом отдать ее на пятидневку.
Была у Марины еще одна особенность. Войдя к пациенту в квартиру, она сразу же шла в ванную помыть руки, но сходить по делам в уборную никогда себе не позволяла, стеснялась. Однажды она не успела забежать в туалет перед тем, как пошла на участок, и в конце дня какая-то мамочка – кто же это был, а, точно, мама Маши Молчановой, она любит поболтать, – усадила ее пить кофе, еще предложила сигареты, но Марина не курила и вместо этого напилась кофе, кофе вкусный был очень, откуда-то из Прибалтики. А когда вышла, поняла, что уже у горла плещется. Вернуться и попроситься в уборную было неловко. Вместо этого, сжав зубы и все остальные мышцы, Марина со всех ног бежала к трамвайному депо, где была общественная уборная. Еле добежала.
В медицину Марина пошла по маминым стопам. Поступила в медучилище на медсестру, но, проработав год в районной больнице, поняла, что хочет стать врачом, только не взрослым, а детским.
Самое яркое воспоминание тех лет – первый укол, вернее, первые два. Ей было пятнадцать, взрослую практику они проходила в Институте Вишневского, в отделении травмы. Ее прикрепили к процедурной и отправили на утренние уколы. Марина набрала в шприцы лекарства, разложила на лотке на тележке и вошла в палату.
– Кто тут Приходько? – спросила Марина.
– Я! – бодро отозвался мужской голос у окна. – С койки встал высокий брюнет в темном синем спортивном костюме, такой здоровый и статный, что Марина удивилась, что этот лоб вообще делает в больнице.
– Вам укол.
– Я к вашим услугам, – улыбнулся брюнет.
С этими словами, не сводя с Марины нахального взгляда, он приспустил штаны и обнажил свое хозяйство, которое до этого пятнадцатилетняя девочка видела только в учебнике анатомии.
Марина, в белом халатике и шапочке, залилась пунцовым цветом и, потупив глаза, подкатила тележку к его койке. Соседи по палате с интересом наблюдали за происходящим.
– Спиной повернитесь и ложитесь на кровать, – скомандовала Марина.
– А вы всегда такая строгая? – продолжал усмехаться брюнет.
Он присел на кровать, но никуда поворачиваться не спешил, а только водил по Марине оценивающим взглядом, и она заметила, что его предмет преодолел гравитационную силу и пополз вверх.
Ее бросило в жар, потом в холод, она