кем. Хотя бы потому, что к ней в нашем училище никто не подходил. Впрочем, она ведь тоже не стремилась к общению… Исключением, кажется, был лишь я. И то, мы с ней редко когда пересекались…
— Ты только минут пять подожди, я за револьвером заскочу! — с усмешкой попросил я. — Вдруг тебя опять спасать придётся?
В ответ Покровская наклонила голову и улыбнулась в стиле: «Ну и дурак ты, Федя». А что, улыбка у неё милая, между прочим. Такой и наглухо пришибить можно. Или это мои гормоны опять не вовремя пытаются бурлить?
В какой-то момент Покровская даже задвинула на задний план Алёну, которая до этого у меня из головы не вылезала. В общем, прогулка по заваленному снегом парку и мне пошла на пользу.
Утро встретило меня звонком Софьи.
— Фух!.. Весь вечер и полночи с ней говорила! Нужен ты, Федь! — заявила она, не тратя время на приветствия. — Иначе я маму отсюда до скончания веков не сдвину.
— Когда подъехать? — за пару секунд пройдя все стадии смирения, спросил я.
— После обеда давай. Она сейчас пошла по подружкам советоваться… — я даже представил, как София сейчас сморщила носик. — Потом, сам знаешь, ещё больше заартачится.
— Плавали, знаем… — согласился я.
— Я её почти убедила! Не дай ей передумать, Федь!
Утро, оставшееся свободным, я вновь провёл с Покровской. Сначала за завтраком, затем вышли погулять по морозцу, потом сходили в торговые ряды, где девушка хотела прикупить продуктов… А вернувшись, снова вместе отправились на обед.
— Что после обеда делать будешь? — изучающе ковыряя салат, спросила Авелина.
И спросила, как мне показалось, с надеждой.
— Домой надо ехать, — вздохнув, признался я. — Уговаривать маму на переезд в другой дом.
— Маму? Твою? — спросила Покровская, на удивление не расстроенным, а задумчивым голосом. — Может, мне с тобой съездить, Федь, а?
— Ты не знаешь мою маму… С ней… Скажем так… Тяжело! — улыбнулся я.
— Может, и знаю… — девушка хитро прищурилась. — Ну так что?
Это. Было. Странно.
Очень.
Но мне вдруг стало наплевать, что подумают мои родные… Ну захотел я приехать с двусердой из древнего рода, и что? Тем более, интересно узнать, откуда Авелина могла знать мою маму.
Нет, ну правда! Откуда? Я же сдохну от любопытства, если не узнаю!.. А Авелина отказывалась говорить, пока не побываем у меня дома. И я решил не отказываться.
С земель училища мы вышли вместе. Авелина несла на груди, придерживая руками, уже знакомую сумочку с защитным артефактом, чьё действие сразу распространила на «тигрёнка». На «соколе»-то уже вовсю катался Кислый, выполняя мои поручения.
Мы сели и поехали. Улицы города были почти пусты. Шипованная резина хрустела по дорожному покрытию, а мы общались, разговаривали… Будто бы она не вечная живая мишень, а обычная девушка.
Ругань я услышал ещё при подходе к дому. София сцепилась с мамой намертво. И, судя по всему, ссора могла закончиться окончательным отъездом сестры.
— Ну вот, началось… — тихо вздохнул я, доставая из кармана ключ.
— Не хочет уезжать? — спросила Авелина.
— Она просто упрямая. Ну живёт в своём мире, да… — решил честно объяснить я.
— Ей же было три-четыре года, когда родителей не стало? — проявила непонятную для меня осведомлённость Авелина.
— Да. А когда она выросла, ещё и дядя пропал, который её брат.
— Немудрено, что она боится… — девушка взглянула на меня. — Ну что, идём?
— Давая я вначале подготовлюсь… — я вздохнул и огляделся.
Дом… Мой дом… Или не мой? Я так и не понял. Честно говоря, мои личности сживались долго и мучительно. Однако и сквозь этот психологический детский кошмар проскальзывали тёплые воспоминания о доме.
Забор… Долгие годы вокруг участка не было забора: только сетка, повисшая на металлических прутах. Нынешний забор я строил с папой, когда мне было девять. Больше мешался, конечно… Но мешался с энтузиазмом: самому надоело, что все, кто ходит по улице, на нас пялятся.
Я ещё помнил запах свежеоструганных досок и стук отцовского молотка. Гвозди были длинные, с ребристым краем. Отец забивал их, а потом обрезал острые кончики и сгибал. И хорошо сделал, надо сказать! С тех пор ни одна доска не вывалилась.
Помню запах краски, когда мы с Софией красили этот забор. Чтобы выглядел наряднее. Чтобы даже зимой что-то зеленело за окном. Это было пять лет спустя, когда белая краска облупилась. Отец всё мечтал купить зелёную и перекрасить, да не успел.
Скамейка снаружи у забора. Мы часто сидели на ней с сестрой и ждали маму. А потом сбегали сюда от неё же.
Старая яблоня, которую я помню с самого моего рождения. Говорят, ей уже лет пятьдесят. Когда я был маленьким, яблок летом на ветвях вызревало гораздо больше.
Песочница… Её тоже отец сколотил. В этой песочнице успели повозиться все, без исключения, дети нашей семьи. И до сих пор там сиротливо лежало древнее ведёрко, которым удобно делать куличики. Видимо, самая младшая из девчонок ещё изредка играла.
Заросший ржавчиной велосипед отца… Остатки теплицы, где в самые тяжёлые времена удавалось вырастить немного овощей… Густые кусты малины… Вьюн, оплетающий трубу водостока… Крики мамы с кухни…
Всё это было знакомо с детства. И факт, что это всё придётся бросить, вызывал боль. Почти физическую.
— Не хочешь расставаться? — понимающе улыбнулась Авелина.
— Если прожил где-то почти всю жизнь… В общем, тяжело, конечно, но надо! — взял себя в руки я. — Я двусердый, а семья — моё слабое место.
— Так оно всегда и бывает, — кивнула Покровская.
— Идём, — решился я.
Вставил и повернул в замочной скважине затёртый до проплешин ключ. Из детской выглянули сестрёнки и брат. Увидели Покровскую и, застеснявшись, тут же нырнули обратно. Даже мне не помахали, засранцы мелкие…
— Никуда я не поеду! Нет! Тут я жила, тут и помру! — крики матери уже были хорошо различимы.
— Да ты о себе только и думаешь! — продолжала бой София. — А нам заодно, что ли, помирать? Мне и мелким, да? Я ещё пожить хочу!..
— Ничего с вами не будет! Ясно?
Надев тапочки, мы с Авелиной двинулись на голос мамы. И как-то так получилось, что девушка умудрилась, обогнав меня, войти первой. К этому моменту ссора на кухне приобрела воистину
