беспорядке бросились бежать от стен южного фаса вверх, преследуемые снизу выстрелами ширванских стрелков. Большая часть мюридов, в том числе и сам Шамиль, с сыновьями, бежали в аул Гуниб и засели по саклям.
Партия мюридов человек 100, из числа бежавших врассыпную от укреплений, отрезанная от аула, собралась на лесистом холме, влево от ведущей к аулу дороги, и там, засев за камнями, открыла частую пальбу по подымавшимся снизу ротам Ширванского полка. Одна и вслед за ней другая рота этого полка были направлены – выбить мюридов из-за камней.
Горцы, не видя никакого спасения, выхватили шашки и бросились навстречу ширванцам; завязалась непродолжительная, но жаркая схватка; сброшенные с холма, мюриды кинулись на стоявший внизу у неприятельского орудия караул наш, но, преследуемые с тылу, были отброшены вниз к небольшому ручью, где их окружили со всех сторон и истребили поголовно»[77].
Близ Аркаса
Читатель помнит соотношение сил противоборствующих сторон. Но что могли сделать 600 человек, пусть самых отчаянных и верных, пусть даже на высокой горе, но без оружия, уставшие и изголодавшиеся до последней степени, против 40-тысячной армии Барятинского?! И все-таки сражение было разыграно по всем правилам военного искусства. Единственным выходом оставалось бегство, однако бежать Шамиль не собирался. Он решил умереть, и единственное, что не давало ни на минуту покоя, – это дети, к которым он питал слабость. Судьба семьи и тех, кто после него останется в живых.
Последний бой описан участником событий, личным секретарем Шамиля Абдурахманом. Вот его рассказ: «Первый приступ русские сделали 24 августа в час ночи. Этому нападению имам не придал значения. Он его считал фальшивым, ходил среди нас и всячески успокаивал. За этот пункт, на который теперь направились действия неприятеля, он не опасался, единственное, чего он боялся, – быть обойденным с тыла, так как эта местность была почти защищена. Мы находились в местности, превосходно защищенной естественными условиями, и всеми имеющимися у нас средствами Шамиль старался сделать ее еще более неприступной. Но наш противник имел над нами громадные преимущества: в его распоряжении имелась артиллерия, а у нас ее не было, если не считать 4-х пушек, из которых только одна была исправная, да и та была чугунная и без колес, так что ее нельзя было направлять на неприятеля. Когда в ней миновала надобность, мы ее сбросили с кручи, и при своем падении она убила до 15 русских солдат. Пушки же Барятинского принадлежали к типу горной артиллерии и были малого калибра; они, правда, мало причиняли вреда нашим укреплениям, но зато производили сильные опустошения среди мюридов. За неимением артиллерии мы сыпали в неприятеля градом камни, которые нам в изобилии подносили женщины и дети».
Настало утро 25 августа 1959 года. Взошло солнце, и окрестности Гуниба снова огласились взрывами. Защитники аула продолжали сражаться. «Удивляюсь, – говорил зять Шамиля Абдурахман, – откуда только брались у нас силы… Я, например, семь суток ел только землянику да поджаренные колосья пшеницы. От такой пищи я заболел холерой и едва не умер». К полудню царские войска ворвались в Верхний Гуниб. На берегу Гунибки в жарком бою остались лежать более 100 мюридов. В ауле же бились только несколько десятков человек, среди которых были дети и женщины.
Ни оборонять участок площадью более чем 100 кв. километров, ни руководить боем Шамиль уже не мог. Его последние воины оказались разрозненными и продолжали сражаться, не имея связи друг с другом. Некоторые предлагали имаму броситься на неприятеля, но были и такие, что хотели сдаться и сохранить жизнь. Шамиль согласился на переговоры и послал к русским Хаджи-Али Чохского и Юнуса Чиркеевского. Вернулся только Юнус и передал, что Барятинский ждет самого имама.
Наравне с мюридами Шамиля
Гуниб 1859 года – это небольшой аул с 600 жителями обоего пола, несколько хуторов и мельниц, березовая роща, пастбища и пахотные поля.
Все население Гуниба, исключая детей, беспомощных стариков и старух, наравне с мюридами Шамиля дрались против войск А. И. Барятинского. Многие из гунибцев пали в боях, не меньшее количество было ранено, покалечено.
В моей копилке совсем мало имен храбрецов из последнего орлиного гнезда Шамиля.
Отцом слепых сестер Меседу и Джавар, погибших на Гунибе, являлся Мугьар-Умар. Гунибцы при каких-то чрезвычайных случаях избирали его маслиатчи – советчиком. Хотя он имел преклонный возраст, наравне с другими принимал участие в обороне Гуниба. Вместе с ним участвовал в боях и его сын Чила-Магома. Судьба двух этих людей, как мне рассказывал профессор Тажутдин Мугутдинов, неизвестна. Вероятно, они погибли, как это случилось с Меседу и Джавар.
Со слов пожилых людей также известно, что Гуниб оборонял и Омарча, человек редкой храбрости. Его считают одним из тех, кто активно привлекал гунибцев на помощь Шамилю. Другой гунибец – Омар-Гаджи с женой
Марьям – до последнего защищал один из сложных участков. Камни, брошенные их меткими руками со скалы вниз на наступавших солдат, достигали цели и производили настоящее опустошение. Когда до Омар-Гаджи и Марьям дошел слух, что Шамиль ушел на переговоры с Барятинским, то они поторопились укрыться в Гунибе.
Непосредственно Гуниб защищали, имевший большой авторитет среди земляков Малас, его брат Калас и их товарищи Аталав и Абдулла. Когда гунибец Омар отстреливался от неприятеля, его 15-летний сын Маламагомед успевал перезарядить второе ружье, из которого отец не разрешал ему стрелять. «Чтобы на тебе, ребенке, человеческой крови не было», – говорил сыну Омар.
Алидибир, служивший кадием Гуниба, и как рядовой крестьянин неимоверным трудом, добывающий хлеб, – признавал себя счастливейшим человеком на земле. Его сын, собственно еще ребенок, 12-летний Уллу подавал большие надежды в вопросах народной медицины.
В ауле, закинутом Аллахом под самое небо и изолированном от всего мира скалистыми горами, Уллу после своего отца и имама гунибской мечети мог стать добрым ангелом у постели больного.
Начальные познания в области врачевания, как наследство, Уллу перенял у бабушки Бахтики. С ней он исходил не одну тропу Гуниб-Дага, взбирался не на одну гору, проникал в тайники глухих ущелий, пока узнавал не только названия лечебных трав, кореньев, камней и глин, но и то, при каких болезнях и как изготавливать то или иное зелье.
Однако не все свои секреты успела передать внуку Бахтика, умерла она. А тут и война, в конце концов, постучалась в двери гунибцев.
Алидибир на время отложил Коран в сундук и из рук наиба Нур-Магомеда Согратлинского взял старую кремневку и занял позицию рядом с другими гунибцами.
