Я нерешительно остановилась на крыльце, не зная, что предпринять. С одной стороны, руки у меня, конечно, грязные… но, зайди я в дом, меня уже не выпустят и я не смогу еще раз потрогать фонарные столбы! А вдруг Гай мне все-таки напишет, если я коснусь фонарей не шесть раз, а двенадцать? А если не напишет, то мне хотя бы станет легче… Но сердце в груди так тревожно стучало при мысли о грязных руках…
Входная дверь распахнулась, все решив за меня. На пороге с лицом мрачнее тучи стояла мама.
– Эвелин, войди в дом.
– Сейчас не до споров. Заходи. Немедленно.
Она силой втащила меня внутрь, перепачкав мне руки еще и своими микробами.
– Собираемся на семейный совет на кухне.
СРОЧНАЯ МЫСЛЬ
ЭВИ, НЕМЕДЛЕННО ВЫМОЙ РУКИ!
– Отлично, ладно! – сказала я как можно беспечнее. – Только сперва заскочу в туалет…
– Ну уж нет! Я не позволю тебе там запереться и снова расцарапать себе руки до крови!
«НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТНЕТ!» – кричало все у меня внутри.
– Мне надо по-маленькому! Неужели ты и это мне запретишь?! – дрожащим голосом спросила я.
– Да. Потому что никуда тебе не надо. Ты просто хочешь тайком вернуться к своим ритуалам!
– Ой, ну и ладно! Ну и пускай я обмочусь! Вот до чего ты собственную дочь доводишь!
– Ничего страшного, на кухне все равно линолеум.
– Ты ущемляешь права ребенка!
– Напротив. Я о тебе забочусь.
На кухню я вошла в слезах. А увидев за столом Роуз, которую наконец обстоятельно посвятили в мою «тайну», пускай и при ужасно трагических обстоятельствах, я зарыдала в голос. Папа расслабил галстук, а волосы у него на голове стояли дыбом, потому что он без конца нервно их ерошил. Надеть галстук в воскресенье – в этом был весь он. Вряд ли так еще хоть кто-нибудь делает.
– Садись, Эвелин, – сказал он тоном, каким, наверное, обращался к подчиненным, прежде чем их уволить.
Такова уж его работа – он «профессиональный увольнитель», точнее, «специалист по оценке эффективности персонала», как он сам себя называет. Его нанимают разные компании, чтобы определить, кого из работников можно сократить, чтобы сэкономить на зарплате, причем всю грязную работу поручают именно ему. Поэтому ему так много платят. И, возможно, поэтому же его дочь сошла с ума. Карма, как-никак. Уверена, он бы меня с удовольствием уволил, будь такая возможность…
– Можно я руки помою? – взмолилась я еле слышно. – Они все… окоченели!
Папа откинулся на спинку стула и снял с кухонного обогревателя носки, которые на нем сушились.
– Погрей их тут.
Мне оставалось только одно – бежать. Я кинулась к раковине, а папа резко вскочил и бросился следом, уронив стул. Я успела только открыть кран – а потом он схватил меня за живот и оттащил в сторону.
– Не-е-е-ет! – со слезами крикнула я. – Отпусти, пожалуйста, отпусти! Ну пожалуйста!
Он успокаивающе пригладил мне волосы:
– Эви, это все ради твоего же блага. Мыть руки совершенно не обязательно, не забывай. Никакие они не грязные. И ничем ты не заразишься.
– Неправда! Неправда! Ну пусти, пожалуйста! Я сейчас закричу…
Идея была, прямо скажем, отличная. Я вскрикнула что было мочи, не щадя ничьих ушей, и стены в комнате задрожали. Папа инстинктивно выпустил меня, и я, не теряя ни минуты, бросилась к раковине. Мгновение – и мои руки погрузились в воду. О, это сладостное, долгожданное облегчение! Я прямо чувствовала, как с рук смывало бактерии, как они утекали в сток, наконец оставляя меня в покое. Я выдавила на ладонь приличную лужицу средства для мытья посуды и принялась втирать его в особенно грязные места.
…Моем, моем, моем… между пальцев… а особенно у основания большого… потрем ладонь о ладонь… тыльную сторону о тыльную сторону…
Мои рыдания стихли. Мне стало гораздо лучше. А потом я вдруг осознала, что мне никто не мешает. Я обернулась на родных, не выключая воду. Они смотрели на меня точно на метамфитаминовую наркоманку. Мама осела на пол, зажав ладонями уши и стараясь закрыть собой свою младшую дочь. Папа медленно качал головой, густо покраснев – от разочарования, не иначе. А Роуз… Роуз… Она сидела с округлившимися от ужаса и блестящими от слез глазами. Одна слезинка застыла у нее на щеке.
– Эви… – прошептала она. – Что ты творишь?
Я закрыла кран. Внутри болезненно пульсировал стыд.
– Простите, – сказала я. – Но мне это было нужно…
– Роуз, ступай в гостиную, – шепнула мама. – Я ошиблась. Ты еще слишком маленькая для такого.
– Но я хочу остаться! – заявила она, встала со стула и прильнула ко мне.
Я ощутила тепло ее тела, ее крепкое объятие. И меня тут же огромной, мощной волной захлестнула печаль.
