Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
беседовал с ротмистром, и он сетовал на местных социал- демократов, похитивших с товарной станции типографский шрифт, и упоминал в этой связи твое имя. Кажется, Леонтович и впрямь подозревает тебя в связях с эсдеками.
— Пусть его, — махнул рукой Пётр, решив не темнить.
— Ну а меня тревожит твоя судьба, — покачал головой Озиридов. — Ты мне симпатичен, а если ротмистр прав, то дело, которым ты занимаешься, — весьма и весьма рисковое.
Пётр усмехнулся:
— Знать бы, где упадешь, соломки бы подостлал. Отец мой вот никого не убивал, а пошел же на каторгу…
Озиридов понимающе кивнул, полез за папиросами. Пётр продолжил, подняв на него глаза:
— Я вас не виню, не думайте. Вы всё равно не могли ничего сделать. Так уж всё устроено. Кому бедовать? Бедняку, конечно.
Озиридов с интересом всматривался в Петра. Каких-то полгода назад сидел перед ним доверчивый крестьянский парень, краснел и заикался, а теперь… Неожиданно даже для себя Ромуальд Иннокентьевич заговорил с ним как с равным:
— Конституция нужна! Конституция! Такая, чтобы ограничила власть монарха. А? Свободные выборы местного самоуправления, свобода слова, печати. Собраний. А?
— Наверное, — соглашаясь, кивнул Пётр. — Но это лишь первый шаг.
— Первый? — удивился Ромуальд Иннокентьевич. — А каков же второй?
— Диктатура пролетариата, — как нечто само собой разумеющееся, заявил Белов.
Озиридов поморщился:
— Формула! Голая формула! Вижу, книжек начитался. Слово-то какое! Диктатура!
— Диктатура народа, — убежденно пояснил Пётр. — Власть рабочих и крестьян.
— Где же ты в Сибири видел пролетариат? — скептически возразил Ромуальд Иннокентьевич. — Мы идем другим путем, не таким, как Россия. У нас и рабочие-то появились только вместе с железной дорогой.
— А приисковые? А те, что в копях? Они не пролетариат?
— Ну, допустим, — снисходительно согласился Озиридов. — А что ты скажешь о нашем сибирском мужике? Разве это не особый этнографический тип? Сибиряк! Ведь это что-то вроде американского или австралийского скваттера былых времен, только те прихватили с собой большой запас культуры, чем наш ссыльный с урезанным ухом или охочий человек, прибранный на пашне. Как тип, сибиряк рос в отсутствие крепостного права и посреди суровой природы, что его с россиянами ровнять? Отсюда и его предприимчивость, практичность, привычка полагаться только на себя. Я ведь специально занимался этим вопросом.
Пётр слушал Озиридова с легкой завистью. Вот так бы научиться говорить, легко и непринужденно! Правда, это не помешало ему возразить:
— Вы, Ромуальд Иннокентьевич, говорите о старожильцах. И напрочь забываете о переселенцах, как моя семья, и инородцах. И даже не о старожильцах говорите, а о кулаках, захапавших лучшие земли. Я это по нашему Сотниково хорошо знаю. Там все уважаемые члены обчества вовсе не из малоимущих. Не так разве?
— Это в тебе юношеский максимализм кипит, — чуть снисходительно улыбнулся Озиридов и, хлопнув ладонью по столу, воскликнул: — Сибири нужна автономия, голубчик! Ей нужна областная дума с полномочиями, превращающими Сибирь в свободное государство. Крестьянская община, вот о чем надо думать. А ты — пролетариат!..
— Знакомо, — усмехнулся Пётр. — Я читал. Это еще народники придумали. Только никакого мужицкого рая быть не может!
— Это почему? — приподнял бровь Ромуальд Иннокентьевич.
Пётр развел руками:
— Потому что бедный богатому не товарищ!
— Вижу, научился спорить, — теперь уже Озиридов развел руками.
Пётр промолчал, потом сказал негромко:
— Вот вы, Ромуальд Иннокентьевич, перед солдатами выступали, я тоже там был. Слушал. Зря вы их на войну толкаете. Не их это война.
Ромуальд Иннокентьевич хотел возразить, но передумал, широко улыбнулся:
— Да хватит нам дискуссии устраивать! Давай лучше чай пить.
— Извините, — сказал Пётр, поднимаясь с диванчика. — Спешу я.
— А-а-а, за солдат обиделся, — не без язвительности произнес Озиридов и сухо добавил: — Что ж, иди, раз спешишь.
— Спешу, — подтвердил Пётр.
Проводив Белова, Ромуальд Иннокентьевич вернулся в кабинет и тяжело опустился в кресло. Вот ведь, что такое делается с людьми! Был тихий крестьянский парень, а теперь?.. И, не сдерживая более накопившегося в душе раздражения, Озиридов громко крикнул в приоткрытую дверь:
— Клавочка! Будет наконец чай?!
5
Анисима Белова разбудил зычный крик надзирателя:
— На поверку!
Команду эту Анисим слышал уже две недели, с того дня, как они с Комариным, закончив этап, оказались в Александровском централе. Ровно в шесть утра надзиратель подавал голос, и огромное двухэтажное кирпичное здание, в котором в прежние времена размещался винный завод, наполнялось недовольным гудом просыпающихся людей. Ворчание, ругань, звон кандальных цепей, все эти звуки, смешиваясь, вырывались за решетчатые двери общих камер, отдавались в сумрачных коридорах, никогда не видевших солнечного света, и там же и гасли, не сумев вырваться за стены централа — на волю, туда, где на фоне гор краснела далекая крошечная церковь.
Позвякивая цепями, заключенные выстроились в неровную шеренгу. Староста, одноглазый здоровый мужик с серьгой в ухе, попавший на каторгу за убийство земского начальника где-то на Волыни и прозванный Почекаем за привычку к месту и не к месту вставлять в разговор это украинское слово, сосредоточенно, будто и правда считал заключенных, обошел строй.
— Усе на месте! — обернувшись к надзирателю, отрапортовал он.
Надзиратель насупился:
— Тридцать два?
— А як же? Усе тридцать два.
Надзиратель сунул ему под нос жилистый веснушчатый кулак:
— Усе! Приступить к уборке! Чтобы все тут блестело, как котовы яйца!
Громыхнув дверью, надзиратель проследовал в следующую камеру.
Как только уборка началась, Комарин подкатился к старосте:
— Пора бы и за чайком?
Староста через дверную решетку окликнул надзирателя, испросил разрешения послать за кипятком. Желающих прогуляться оказалось более чем достаточно, но Почекай ткнул корявым пальцем в Комарина:
— Дуй!
Яшка позвал на помощь Анисима и, прихватив ведерный чайник, они загрохотали цепями на кухню.
После чая занимались кто чем. Белов чинил прохудившиеся коты, Комарин, подсев к Почекаю, в сотый раз вспоминал, как лихо в свое время гулял он здесь неподалеку, в иркутских кабаках, под видом вовсю разгулявшегося купца, и какие ладные девки согревали тогда его душу и тело.
Вислоносый лезгин, отбывающий наказание за жестокое смертоубийство, попытался о чем-то спросить старосту, но тот, захваченный Яшкиным повествованием, только отмахнулся:
— Почекай! — И еще шире раскрыл единственный глаз, уставленный на Комарина: — Шо дальше-то?
— Дальше-то? — ухмыльнулся Яшка, завидев за решеткой надзирателя. — Дальше нас на моцион кличут.
Действительно, гремя ключами, надзиратель гаркнул:
— На прогулку!
Кандальный звон вновь огласил камеры.
Анисим поправил бугеля, охватывающие все еще не зажившие после этапа щиколотки, поморщился от боли, но, подобрав цепь, поспешил за Комариным,
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
