могли бы пожениться. Ты знала, что Ольге удалось притащить его к алтарю только потому, что она не подпускала его к себе до свадьбы? Для него это было нечто совершенно невероятное — он к такому не привык, вот и купился. Зря, как оказалось.
Оглянувшись, Габриэль увидела, что Ирен Лагю стоит рядом с Пикассо. Это была не просто красивая женщина — даже на расстоянии чувствовалось, что по силе характера и таланта художница ни капли не уступает своему бывшему учителю и любовнику, она была с ним на равных. Очевидно, именно это и делало ее такой притягательной.
Была бы Ирен подходящей супругой для Пикассо? Кокто, очевидно, в этом не сомневался. Да, нелегко быть женой гения. Про себя Габриэль могла сказать, что, скорее, склонна покоряться мужчине, даже если не во всем с ним согласна. Теперь она знала, что это неминуемо приводит к конфликтам, и ее история со Стравинским — прямое тому доказательство. Она вдруг подумала о Екатерине. Еще одна русская замужем за гением, заложница брака, в котором несчастливы оба. Может быть, это и правда как-то связано с менталитетом. С этой самой русской душой.
Все еще размышляя об этом, Габриэль приветствовала и поздравляла Жоржа Орика, нынешнего возлюбленного Ирен Лагю, как сообщил ей Кокто. Мысль о счастье и страданиях, неразрывно связанных с любовными отношениями, не покидала Габриэль и позже, когда Кокто представлял ее другим членам труппы. Она думала о Бое, которого не сможет заменить ни один мужчина. Даже Дмитрий.
— Простите меня, мой друг, я должна идти. Не хочу заставлять Дмитрия ждать, — шепнула она Кокто, воспользовавшись мимолетной паузой посреди объятий, поцелуев и поздравлений. — Увидимся на вечеринке.
Я провожу тебя в фойе, — заявил он, непринужденно кладя руку ей на плечо.
— Не нужно, тебя ждут… — попыталась возразить Габриэль, но он не дал ей договорить.
— Ничего страшного, подождут. Мне нужно обсудить с тобой кое-что важное, это не терпит отлагательств. А на вечеринке это вряд ли удастся.
Он провел ее по ярко освещенным оживленным коридорам прямо в зал, где не было ни души. Огромное помещение почти на две тысячи обитых красным бархатом кресел выглядело опустевшим и покинутым. В зале еще горел приглушенный свет, сцена же погрузилась во мрак. Странная атмосфера счастья, боли, восторга и грусти висела в воздухе и казалась настолько осязаемой, что у Габриэль сжалось сердце. Наверное, после хорошего спектакля каждый зритель чувствует эту щемящую радостную печаль. Труппа праздновала удачную премьеру и была полна надежд на будущее: поразительно, но в пустом зале это ощущалось так же отчетливо и не менее волнующе, чем запах за кулисами.
— У тебя будет время почитать мою новую вещь?
— Что за вопрос, конечно! — воскликнула она, и ее возглас, эхом прокатившись по залу, вероятно, без труда достиг самого верхнего яруса. — Для этого я всегда найду время.
Она хотела добавить, что ради этой дружеской просьбы вовсе не обязательно было так скрытничать — Кокто ведь уже не раз просил ее прочесть что-нибудь и высказать свое мнение, — но промолчала.
— Мне интересно, что ты скажешь по поводу моей версии «Антигоны» Софокла.
— С радостью, Жан. Обещаю, что буду впитывать каждую строчку, как мучимый жаждой путник капли воды. Давай я возьму ее с собой в отпуск? Или для пляжа это слишком драматичный сюжет?
— Ты опять уезжаешь?! — изумленно спросил он.
— А почему бы и нет? — вырвалось у нее в ответ. — В июле и августе весь Париж уезжает отдыхать. С момента нашего возвращения и Дмитрий, и я столько работали, что честно заслужили пару дней отдыха.
— Отлично, тогда встретимся в Каннах и все обсудим! — воскликнул Кокто в явном восторге от своей идеи.
— Нет, к сожалению, не получится. Я сняла дом в Ар-кашоне.
Это было спонтанное решение, навеянное чувством одиночества. Бесконечные вопросы, касающиеся русского престола, отнимали у Дмитрия столько времени, что теперь она чаще бывала одна. Справедливости ради нужно сказать, что вечера, проведенные наедине с собой, никогда не были ей в тягость. Но за последние недели столько всего произошло, и ей хотелось обсудить все с ним. Не для того, чтобы спрашивать совета — все необходимые деловые решения она принимала сама и без всяких колебаний. Но было бы приятно поделиться с Дмитрием тем, что ее занимало. Просто поговорить с ним. О том, что ее туалетная вода и русская коллекция уже почти готовы, что вышивка Марии изумительна и что Габриэль поручила ей расшить блузку. Ей хотелось делить с ним гораздо больше, чем только свою постель. Поэтому она даже поехала с ним в Берлин на несколько дней. Они жили в роскошных апартаментах отеля «Ад-лон», но, в целом, пришлось признать, что поездка оказалась не лучшей затеей: участвуя в бесконечных конференциях русских генералов и политиков в изгнании, Дмитрий был так занят, что побыть вдвоем им удавалось еще реже, чем в Париже. После этого она и решила подыскать для летних каникул дом как можно дальше от тех мест, где проводили жаркие месяцы ее знакомые. Но Кокто ни к чему было об этом знать.
Он явно огорчился, что его планам совместных каникул на Лазурном берегу не суждено сбыться.
— Что ты собираешься делать в Аркашоне? Там же ничего нет, кроме свежих устриц и одного-единственного казино, которое в подметки не годится тем, что в Монте-Карло.
— Это как раз то, что мне нужно, — с улыбкой ответила Габриэль. — И ничто не помешает мне прочитать твою новую пьесу.
— Надеюсь! В конце концов, я же хочу поручить тебе костюмы.
— О! — выдохнула она, не веря своим ушам. Пытаясь совладать с охватившим ее волнением, она ответила делано спокойным тоном: — С чего ты взял, что я соглашусь участвовать во всей этой театральной чепухе? Мне нужно разобраться с туалетной водой, готовить новую коллекцию… Работы столько, что я не знаю, за что хвататься!
— Помолчи, Коко, — улыбаясь, сказал Кокто, целуя ее в щеку. — Я по твоим глазам понял, что ты мечтаешь об этом. К тому же я не знаю никого, кто справится с этим лучше тебя.
Габриэль застыла, потрясенная тем, что он смог прочитать ее сокровенные мысли.
— Кстати, Пикассо будет делать декорации. Мы уже договорились. Я уверен, если вы не поубиваете друг друга, то получится весьма интересный творческий союз.
— Если мы не поубиваем друг друга… — повторила Габриэль скептически. Эта новость отрезвила ее. Вырисовывалась довольно безрадостная перспектива — не так она представляла себе свой дебют в театре. Габриэль высоко ценила искусство Пикассо и, более того, считала его
