Он говорил: «Дорогая, не бойся, А просто доверься мне. Сила любви, посланная сверху, Меня не вдохновляет. Нельзя получить облегчение без страданий, Как подсказывает мне любовь. Нам следует слушать свой внутренний голос, Ощутив тепло наших тел».
* * *
Покраснев, смеясь и чувствуя легкое головокружение от выпитого меда, Линнет повисла на муже, осыпая его поцелуями. Она повалилась на постель, и он заметил, что ее глаза загорелись страстью и надеждой на то, что сегодняшняя ночь разрушит преграду, разделившую их за два последних месяца.
С тех пор как она едва не умерла от тифа, Джослин очень сильно изменился, но не по отношению к Роберту — он по-прежнему обожал мальчика. В целом связь между ним и ребенком стала даже еще прочнее. Перемена, происшедшая в нем, касалась только их обоих. Он обходился с ней как-то слишком осторожно, совсем как тогда, в Лондоне, когда он являлся простым наемником, несшим свою невеселую службу, а она считалась особой высокого происхождения, недоступной для него. Время от времени Линнет замечала пристальный изучающий взгляд мужа. Выражение его лица в эти мгновения казалось ей каким-то озадаченным и хмурым, но, когда она спрашивала, что случилось, он лишь качал головой и улыбался, притворяясь, что ни о чем не думает. И она предпочитала не настаивать.
Но сегодня Джослин словно сломал свою скорлупу, вырвался из своего уединения, его глаза сверкали от смеха и желания. Что бы его ни беспокоило, теперь наконец все исчезло, и как бы ей хотелось, чтобы навсегда. Линнет сбросила платок. Встряхнув косами, наклонилась, позволяя мужу вдохнуть их цветочный аромат, и осторожно, мимолетно коснулась его губ своими. Джослин погрузил руки в тяжелые пряди ее волос, а затем медленно провел ими вдоль всего тела.
Внизу, в гостиной, где все еще продолжался праздник, слуги отплясывали под языческую музыку, в которой не было ничего общего с христианством.
Обнаженная, Линнет стыдливо прижалась к телу Джослина, предлагая ему свою грудь, ивовую стройность своих бедер, мягкий холмик ниже ее живота. Он склонился над ней, и она прогнулась, готовая принять его, закрыв глаза и сгорая от желания. Но пауза затянулась, и ожидание становилось невыносимым. Внезапно Линнет почувствовала, что ей стало холодно. Джослин тихо пробормотал какое-то ругательство, повернулся и лег на спину.
Линнет испуганно открыла глаза и посмотрела на него.
— Что случилось? — Она пыталась заглянуть в глаза мужа. Только минуту назад он горел от нетерпения, а теперь выглядел таким вялым и холодным.
— Ничего, — хрипло проговорил он. — Я устал и выпил слишком много меда.
Линнет не сомневалась, что он лишь уходит от ответа, чего-то боясь. Она не верила, что муж вот так бы оставил ее, да еще в самый решительный момент. Она опять попыталась заглянуть ему в глаза, но Джослин упорно избегал ее взгляда и молча смотрел на голубой потолок с нанесенными на нем серебристыми звездами.
Ее сердце сжалось от боли. Чувствуя, что слезы вот-вот хлынут из глаз, Линнет встала с кровати и пошла за гребнем, чтобы расчесать волосы и заплести косы на ночь. Тем самым гребнем из полированного бука, который Джослин привез ей из Ноттингема. Перламутровая инкрустация засверкала, словно радуга, когда она подняла его и провела по волосам. Джослину когда-то нравилось самому расчесывать ее, но сейчас она просто боялась попросить его об этом.
Быстро подвязав косы лентой из мягкой кожи, Линнет вернулась к постели. Муж по-прежнему лежал на спине с закрытыми глазами.
— Я что-то не то сделала? — спросила она сдавленным голосом. — Ради бога, скажи. Лучше бы ты избил меня, чем это молчание!
Казалось, прошла целая вечность, и Линнет подумала, что он уже совсем не собирается отвечать. Видимо, то, что его беспокоило, настолько глубоко засело в его сердце, что он боялся открыть ей это, но, наконец повернувшись к Линнет, Джослин открыл глаза.
— Раймонд де Монсоррель, — устало произнес он. — В этой самой комнате, на этой кровати.
Линнет почувствовала, что ей не хватает воздуха, словно он действительно ударил ее чем-то тяжелым по голове, и на мгновение все в комнате закружилось. Ей почудилось, что она вот-вот упадет в обморок. Она закрыла лицо руками. В груди защемило.
— Кто тебе сказал? — ее голос еле звучал.
