Но забыть, что цветы лишь от горечи слез Так прекрасны, так ясны на свежем лугу, Что румянец заката – предвестие гроз, Никогда я не мог, никогда не смогу…
Таинственная «Дорога» начиналась сразу с «но». С припева, наверное. Он и она стали лицом друг к другу, чуть-чуть соприкоснулись пальцами правой руки, и начали медленно, четко пристукивать каблуками. Отправились в путь.
Я не сразу понял, о чем поют. В конце дороги, где-то там, идущего ожидала отрада – награда, покой – золотой, заря – янтаря и еще что-то… Слова только угадывались, не было там ни лжи, ни тревог, ни обманов… туманов – ураганов… но скоро выяснилось, что путник вовсе туда не торопится.
«Кто это сочинил?» – оказывается, я спросил вслух. Нина расслышала и наклонилась ко мне: «Сам Лев. Но говорят знаешь как? Лесная дорога ему спела, а он запомнил и повторил».
Скрипка закричала. Гитара Юджины отозвалась, но их не сразу услышали. Как играет Лев и как играет Гай – разница бросалась в глаза… то есть в уши. Оборвав мелодию, скрипач завел что-то монотонное. Певцы смолкли, потом тихо подхватили: «Не боюсь никого и не верю никому…» Повторяли раз за разом, громче и громче. Тезка отложил гармонику и перепрыгнул через скамейку. «Не боюсь никого и не верю никому…» Теперь должны спеть: только бога одного, только богу одному. Но скрипка и гитара перекликнулись, и взлетел вопль: «Только тебе! Только тебе!» Все вскочили и опять кинулись обниматься. Как-то очень серьезно. Тезка подхватил Герти на руки. Льва и Марту заслонили. Скрипка и гитара отстукивали: только тебе, только тебе! Долго.
Потом опять грянули «Дорогу», запели и заплясали. Марта и Лев вышли из круга. Он вел ее, обнимая за плечи. Подойдя, уперся в меня каким-то измеряющим взглядом. Спросил: «Ну и за что?» Я не собирался отвечать, даже если б понял вопрос. Помолчали. Он прикрикнул: «Говори!» Нервы удивленно вздрогнули, и я понял вдруг: вопрос был о том, за что она меня любит.Она знала и рассказывала.
Она почувствовала во мне родного человека и очень хорошо помнила, когда именно. Она испугалась этого, а потом обидела меня – приписала нехорошие мысли. Но мысли у меня хорошие. Я знаю, чего хочу. Я заботливый к людям. Я умный, честный и отважный. «И такой красивый, почти как ты!» – «Еще чего! – огрызнулся он – «Неправда… Ты первый раз его видишь, ты мог слышать о нем только хорошее, он, раненый, в лагерь вернулся, а ты такое говоришь!» – «Перед тобой геройствовал!» – съязвил кудесник.
С нервным смехом я прижал ее к себе, сказал, что в герои не гожусь, что сам не знаю, зачем вернулся в лагерь, а что избалованный – это чистая правда. Потом пышно расхвалил волшебную львицу и поблагодарил его за те чувства, которые – «которые сейчас заставляют вас сомневаться во мне». Лев внимательно выслушал, но тут же привязался, по-прежнему обращаясь только к Марте: «Это он голову морочит или в самом деле?» И подставился под ответ: «Как обижать, так был уверен, а теперь спрашиваешь!» – «Ну и дурочка. Думаешь, он запомнит, что ты его защищала? Он запомнит, что ты упрямая, тебя не переговоришь».
Все это уже становилось надоедным и тяжелым. Она сказала: «Лев, пожалуйста, перестань. Не надо больше. Мы же за помощью пришли». – «Тогда чего он сидит? Не знаешь? А я тебе скажу! Он всюду лезет в лучшие, а по-нашему сплясать не умеет, вот и сидит».
Характер ли такой, или нарочно выводит меня из терпения? – но не выведет.
