1
Давайте представим на миг, что все маски сброшены, нет больше места полуправде, и человек предстает пред самим собой в полной своей наготе. Это если, конечно, поэтически выражаться. А по факту – что будет, если мы признаемся себе в своих недостатках? Честно, без обиняков. Ну, нет, увольте! А если вашу роль исполнит кто-нибудь другой? Да как он смеет? Но он, поверьте, посмеет. И еще получит от этого удовольствие. Ведь как радостно произносить нежелательную правду вслух, плескаясь змеиным ядом, и уязвлять другого! К чему эти мелочные заботы о ближнем? Христианские ценности, как говорил Ницше, созданы для того, чтобы сделать из тебя раба. Это танцующему в экстазе Заратустре позволено быть выше всех – он, кажется, кое-что знал об этом мире. А нам, простым смертным, рабам морали и нравственности, только и остается, что молчать.
Для циника молчание – печать слабости. Молчуны поступают еще хуже болтливых лицемеров: возможно, они догадываются о сути вещей, но боятся их называть. С такими явно не по пути. Мы же не ради красного словца вспомнили о Ницше (и не для того, чтобы щегольнуть образованностью), он, по большому счету, многое точно сформулировал для понимания сути дела.
Оставим за скобками вопрос, был ли он здоров, когда писал «Генеалогию морали», и вообще стоит ли доверять его радикальным суждениям, не всегда встречающим понимание в высоколобых академических кругах. Но понятие морали он препарировал с искусностью хирурга. Кто, дескать, выдумал представление о хорошем и плохом? И почему нынче мы должны следовать этим умозрительным правилам, покуда их автор затерялся в веках? Это же как с руссоистским вопросом о собственности: а в какой момент она стала собственностью и кто ее присвоил?
В конечном счете, в обоих случаях мы приходим к выводу, что виноваты во всем мерзавцы. Да-да, это именно они кулаками растолкали своих братьев послабее и установили закон: простите, ребята, но теперь этот кусок земли принадлежит мне! И именно они, встав одной ногой на постамент, дабы произвести эффект победителя, а второй ногой – на нищих и убогих, сказали: а теперь вы будете жить по нашим правилам.
По правилам морали: делай то, поступай так-то. И хорошо-то как! Никакой свободы воли, никакой ответственности. Все решено за тебя. И должно быть, только сумасшедший сегодня возьмется сомневаться в истинности этих правил. Ну, в самом деле, общество – это же не психиатрическая больница, где ведутся бесконечные спекуляции на тему нормы и патологии! Или все-таки больница?..
А что циник? А циник изначально выше всякой морали. Плевать он хотел на мораль. Для него мораль – удел недалеких людей. Он обходит ее стороной.
Таковы, например, критики религии. Молчали бы уж, право слово. Хочешь – не верь, но зачем об этом всем говорить? Да, временами пробиваются и разумные аргументы, но разве в приличном обществе об этом упоминают?
Это похоже на ситуацию, которую в свое время описывал другой философ, Артур Шопенгауэр. Он глубокомысленно считал, что в мире повсюду разбросаны идеи – скажем, в вашей квартире незримо витает мысль о квадратуре круга, а в квартире друга – о конечной бесконечности. Конечно, лучше не думать на эту тему часто, чтобы не лишиться ума, потому как, если судьбе будет угодно, идеи сами придут к вам. Или, как принято говорить, придут в голову. Но, будем честны, гостят они лишь у самых любезных хозяев своего ума. И когда они изрекают оригинальную думу, люди говорят: «Как хорошо сказано! Я сам об этом думал». Да, думал, но не мог сказать. Потому что, соседствуя с резвящимися в воздухе идеями, невозможно быть в стороне. Ты их, разумеется, нащупываешь, но изрекают их избранные. Они еще любят себя называть циниками. «Да-да, – легкомысленно произносит он, – я говорю ровно то, что могли бы сказать другие, но робели или просто были лишены дара здравомыслия».
2
