собрались на загривке. Ему хотелось, чтобы селянин добавил что-нибудь неосторожное, позволяющее его унизить, однако хватало и одной лаконичной фразы.
— А если не отдам? — Кирилл завертел концом длинной верёвки. — Что ты мне сделаешь?
Калякин испытывал несказанное наслаждение от того, что парень, который ебёт банкиршу, стоит перед ним беспомощный. Так пидоров учить и надо, они не люди…
Раздались странные звуки, что-то булькнуло, полилось, зашлёпало по земле. Сразу завоняло навозом: уставшая бодаться корова наложила лепёшку! Несколько брызг попали Кириллу на испачканные травой кроссовки и штаны. Сзади послышался дикий гогот Машкова:
— Тебя обделала корова, братан! Тебя! Обделала! Ко! Ро! Ва! Я всё снял! Аха-ха!
— Блять! Сука! Ёбаная скотина! — Кирилл завертелся, выясняя масштаб нанесённого ущерба. На штанинах темнели десятка полтора вонючих точек. От свежей лепёхи шёл смрадный запах, к ней уже слетались мухи.
Матерящемуся Калякину стало не до мстительной коровы, он выпустил верёвку, облегчившаяся Милка пошла к хозяину. Парень быстро подхватил повод и, развернув бурёнку, повёл обратно на луг. Он делал это с чинным достоинством, что тоже осталось в памяти Пашкиного смартфона.
Калякин был раздражён и тупым инцидентом, и молчаливым пастухом, и взахлёб ржущим приятелем. Выставили дураком, посрамили, блять! Ещё в Интернет этот попадос выложит, а кто-нибудь из папиных-маминых приятелей увидит и конец каникулам. И так пришлось соврать про помощь Пашкиной бабке в строительстве бани. Родаки удивились внезапному трудолюбию и альтруизму, но отпустили, перекрестившись. Кража и избиение коровы их огорчат, и карманных денег не будет дополнительные полгода. Но говорить об этом с Пашкой бесполезно — он фанат всяких говно-сервисов.
— Заебал ржать. У меня, блять, штаны теперь выкинуть. В чём ходить?
— Постираешь.
— Ага, сам стирай коровье дерьмо, — Кирилл вытер руки о штаны и отошёл подальше от лепёшки, собрался закурить, да, понюхав ладони, передумал. Воняло мерзко. И он устал, теперь точно устал. Шёл девятый час. Солнце поднялось высоко, по небу плыли три облачка, синоптики предвещали жару и не ошибались.
— Не меня же корова обгадила, — заметил Паша.
— А чего ты пидора всегда защищаешь? Сам пидор? Влюбился?
Они пошли по направлению к дому. У их знакомого селянина была настежь распахнута калитка, куры высыпали на улицу и купались в пыли. Кирилл мимоходом сорвал две вишни с росшего у дороги дерева, они оказались сладкими и сочными, он пожалел, что не сорвал больше.
— Охерел? — Пашка не на шутку разозлился. — Ты сам пидор. Ещё раз так назовёшь!..
На заброшенной усадьбе в кустах мелькнуло что-то рыжее — лиса.
— Ты его защищаешь, — повторил обвинение Кирилл. — Пидоров пиздить надо. Я хоть как-то землю от этой мразоты очистить пытаюсь, а ты защищаешь. Нехорошо это, не по-пацански.
— У него мать инвалидка и брат малой. Всё на нём держится. Не помню, как его зовут… Никитой, что ли? Да и не пидор он в принципе-то, если с Лариской крутит? А мужиков тут нет. Бабки одни.
Кирилл и Пашка свернули к своей хате, постояли на травке, глядя на пустынную, словно марсианская поверхность, единственную улицу Островка. Вдали дорогу перебежала серая кошка, чьи-то гуси, гогоча, махали крыльями и вытягивали шеи. Утки по очереди влезали в поставленное для них корыто с водой. Солнце выжигало траву. Комары пока не летали, как и спутники сотовой связи над этой частью области — интернета не наблюдалось.
Пашка за чем-то слазил в машину и позвал завтракать. Калякин пропустил его вперёд. Прошёл в калитку, но, услышав тарахтение мотоцикла, остановился, стал ждать. Через несколько секунд мимо него в сторону большака проехал селянин. Коляска «Юпитера» была битком нагружена и накрыта брезентом. Российский железный конь, каких в городе днём с огнём не сыщешь, по кочкам шёл деревянно, выхлопные трубы отравляли воздух белыми клубами газа с характерным запахом. Пора этому чуду техники на металлолом.
Последствия скуки
6
В четыре часа дня, когда солнце ещё жарило деревню, как школьник - жука под лупой, Машнов не выдержал смотреть рябящий телевизор и, запасшись водой, ушёл на новые поиски делянки. Он не унимался, искрился позитивом, но Кирилл видел, что друган начинает терять веру в мифический самосев конопли, просто пока не подаёт виду. Кирилл отказался идти с ним по жаре. Потенциальное богатство маячило далеко, а бить ноги и обливаться потом в тридцать пять градусов по Цельсию он не нанимался.
Сельская жизнь тоже достала, особенно отсутствие Интернета. Оставшись за сутки в одиночестве, Калякин решил поспать. Лёг на кровать, потыкал пальцем в экран смартфона. Страницы не загружались.
Перед носом прожужжала жирная чёрная муха и села на щёку, защекотала лапками. Кирилл отмахнулся, но муха лишь перелетела на лоб. Потом на нос, на голый живот. Затем мух стало три, одна больно укусила. Это была пытка, а не отдых. Почему-то опять вспомнился пидор на мотоцикле: он вон в таких условиях всю жизнь живёт. С его внешностью мог прекрасно в городе устроиться у бабы какой-нибудь и других втихаря поёбывать. Хотя не нужны в городе пидорасы. Ему здесь самое место, в навозе.
Кирилл поймал себя на зависти чужим внешним данным. Зависти, которую он сразу подменил ненавистью.
Заснуть не получалось. Мухи думали, что открытые участки его тела - аэродром, и донимали постоянными налётами, бесили. Калякин встал, натянул шорты, размышляя, что Пашкина прабабка по любому сдохла в этой постели, а он весь пропитался её старушечьим запахом, ещё день и он сам превратится в старого пердуна.
Сортир, куда Калякин пошёл от нечего делать, тоже не благоухал ароматами Франции или хотя бы сторублёвого освежителя воздуха. Низкий, с кучей щелей между изъеденными тлёй досками домик неизвестного архитектора примостили в углу двора среди пышно цветущих зарослей куриной слепоты. Из удобств предлагалась дырка в неровном полу и полочка для бумаги, на которую забывчивый Пашка положил стопку старых газет. Чистотой и меткостью попадания в дырку посетители туалета не отличались. Там тоже ползали мухи.
Всё естество Кирилла ещё вчера воспротивилось приближаться к этой зловонной параше. Но если отлить он мог на кусты или стенку забора, то сейчас его подпирало по большому. Была, конечно, мысль сделать это на травку и скрыть содеянное лопушком…
Калякин мужественно вошёл в уличный туалет, снял шорты, под которыми не было трусов, присел над дыркой. Оставил открытой державшуюся на верхней петле дверь и закурил, чтобы перебить вонь разогретых жарой экскрементов. Мешали мухи: садились на голую задницу, бёдра.
Подтеревшись скомканной пыльной газетой за девяносто второй год,
