движения за ним, держа руки на руле, педали не трогал.
Покойник в гробу выглядел солидно, если не сказать, красиво.
Я вообще испугался, что чего-чего, а похоронных дел мастеров в городе не было. Но внезапно помогли казаки. Двое из них у Вьюрковского занимались за сдельную плату похоронами и прочими скорбными делами.
Они мёртвого Куввата, а мёртвым я его считал куда полезнее, чем живым, накачали лошадиной дозой формалина, и зачем-то, спиртом, выданным Игорем из обширных заводских запасов.
Потом похоронщики его, что называется, опытной рукой помыли, переодели в чистую одежду из его же запасов седельной сумки (Кабыр отдал вместе с трупом), причесали, даже натерли ваксой ремень и почистили кольца на пальцах. Ну, те кольца, которые они же не спёрли.
В итоге Кувват выглядел как жених на свадьбе, а не как человек, которому Кабыр прострелил верхнюю часть головы, пока тот удирал от нападения франтирёров.
Гроб тоже собрали они, обработали рубанком, покрыли оружейным лаком. Просто и со вкусом.
Обошлась мне вся эта история в триста девяносто рублей, причём они даже предоставили мне калькуляцию.
От калькуляции, составленной толково и явно не в первый раз, у меня созрел к ним вопрос:
— Скажите честно, вы после войны собираетесь похоронное бюро открыть?
— Да, барин, есть такая задумка. Но и земля казачья нам потребна.
— Я обещал землю, значит её всем дадут. Даже погибшим казакам.
— А как Вы её мёртвым вручите?
— Никак. Мы отыщем родственников и сообщим, что им принадлежит земля, пусть приезжают и наследуют, живут и почитают покойного, а то с их точки зрения, вы все каторжане беглые, а вообще-то вы все алтайские казаки и старых грехов на нас нет.
— Это радостно слышать. Как бы нам наши денежки получить?
А теперь мы взлетали.
— Иваныч, — спросил я после набора высоты, причём вопрос задавал в шлем, Иван Иванович оборудовал оба шлема внутренней связью.
— Да. Всё штатно, ветер боковой, но терпимый.
— Я не про это. Ты считал, сколько уже часов налетал?
— Я первые сто полётов считал, записывал, а потом задолбался и бросил. Несколько сотен, не меньше, ведь выполнены уже сотни рейсов, иногда по два-три в день, любой больше часа
— Ну да, опыт у тебя будь здоров. А нужен нам новый самолёт? Или ещё какой летательный аппарат? Я у имперцев видел кеппер.
— Я видел про кеппер в журнале. Не думаю, что его вообще можно купить. И в любом случае, он не подходит. Там схема управления несколько иная, потому что если что-то покупать, то другой самолёт.
— Большой? Грузопассажирский? Или, наоборот, маленький и юркий?
— Бери оба-два. Под разные задачи. Самолётов универсальных не бывает. И это, не считая, если английская авиация не припрётся.
— Я тут недавно общался с Симменсом.
— А кто это? Немец какой-то?
— Нет, англичанин. Короче, он говорит, что риск того, что англичане припрут авиацию есть. Но в их кабинете министров насчёт этой войны раскол. Буду ему звонить, просить кое о чём.
— Ну, ты главное предупреди, если будет риск нападения в воздухе. А то я как-то привык, что в небе над Алтаем только я и орлы. Мне тут посторонние не нужны.
— Жаль, что контрабандисты не летают.
— Ты пропустил всё. Были трижды. Сели, поздоровались, заправились, походили, улетели.
— Я рассчитывал, что мы станем массовым аэропортом.
— Ефимыч, я тут тебе не подскажу. Про наш аэропорт странники неба знают, это всё, что могу тебе пояснить.
— Ну, уже хлеб.
Лететь нам пришлось больше трёхсот километров на запад, забирая ещё и на юг. Точных координат не было, потому что не было связи с нашим кандидатом в ногайские ханы.
Тем не менее каким-то чудом мы их нашли, благодаря безветренной погоде и дымам на горизонте.
Можно сказать, что они как индейцы, посылали сигналы дымами.
Большой и не больно-то организованный лагерь напоминал стойбище.
Но только у степняцких стойбищ всегда была логика расположения. Либо они принадлежали какому-то роду и те там проживали. Тогда они копали колодцы, потому что людям и скоту нужна вода. Либо были «общими». В таком случае стойбище располагалось где-то близ водоёма, реки или озера.
Общее стойбище — место торговли и транзита стад животных, охотников, разбойников, контрабандистов-торговцев и так далее. Состав стойбища постоянно менялся, потому что одни приходили и ставили свои юрты, шатры, а то и просто стояли в телегах и кибитках. Другие уезжали и эти изменения были цикличны, по временам года.
Степь — место далекое от райских условий, поэтому стойбище располагалось так, чтобы там было удобно жить. Никто не ставит стойбище на семи ветрах в пустынной местности.
А этот лагерь стоял. Мы пролетели над ним, чтоб убедиться, что это наш парень.
Центральная часть выставлена в строгой геометрии. Самый большой шатёр в центре, десяток на равном расстоянии от него. А дальше бардак, абсурд и коррупция.
Мы сели на окраине, распугав большую стаю птиц, которые паслись тут, вероятно, как помойные красы, доедая объедки и копаясь в мусоре.
В первый момент никто не выдвинулся нас встречать и только пара каких-то оборванцев на понурых лошадках с любопытством двинулась к нам.
— А нет телефона, набрать ему? — Фёдор привычно легко вылез из самолёта и недовольно огляделся.
— Тут нет связи, это же Степь.
— Мало того, что трупы вози, так ещё и торчи тут на солнцепёке.
Тем временем до нас добрались те два ханурика:
— Эй, рус-баш. Хороший самолёт, — они спешились и подошли поближе.
— Не жалуемся. Где хан Казгирей?
— А зачем нам Командующий? — глумливо оскалился один из хануриков и достал из складок одежды длинный кривой нож. — Покажи деньги, рус-баш, а?
— Затем, что я — Стреляющий адвокат, — я достал кольт, щелчком снял его с предохранителя и не задумываясь, выстрелил ему под ноги.
Степняк подпрыгнул, не сколько от неожиданности, сколько чтобы уклониться от пули. Само собой, если бы я хотел прострелить ему стопу, то он бы не успел.
— Вай, вай, зачем стреляешь?
Фёдор, который с задумчивой тоской смотрел на пачку ароматных турецких сигарет, а он сейчас был курильщик Шредингера, вроде бы курит, вроде бы бросил, со вздохом убрал пачку, потянулся и достал из своего пилотского гнезда ручной пулемёт. Тот, который похож на пулемёт Льюиса из моего мира.
Такой пулемёт легко узнаётся в моём мире, потому что
