нетронутым, нет пыли, он коротко и как-то озорно усмехнулся, и забрал меня из библиотеки в свою комнату.
Я была уверена, что он меня бросит. Оставит лежать на столе или на полке, чтобы прочитать когда-нибудь потом, но он подвинул кресло к открытому окну и положил меня на перекинутые через подлокотник колени.
В тот момент я вдруг ощутила все – пульсацию силы и гомон жизни, пение шальных летних птиц в саду и тот подлинный интерес, что он испытывал ко мне.
Почти раздавленная этим, – всем тем, чего не чувствовала и не замечала так долго, – я застыла рядом с его креслом, наблюдая за тем, как он погружается в чтение. Переворачивает первую страницу. Вторую. Третью.
– Он правда стал тебе так дорог?
Нет, мальчик ещё не вырос.
Но достаточно повзрослел, чтобы искренне пытаться понять вещи, не имеющие отношения к его собственной правде.
Он точно не имел ничего общего с Серджио Амани. Был злее, умнее, просвященнее. Он видел меня такой, какая я есть, и ни секунды не обманывался во мнении о том, кого вдруг обнаружил в своем доме.
Уже теперь был тем, в чьих руках я могла бы стать не только музой и спутницей, но и оружием.
Тем, кому я могла бы подарить все без исключения свои таланты, не говоря уже о преданности.
А еще он терпеливо ждал от меня ответа, позволяя самой решить, хочу ли я дать его.
Я же так много лет молчала, что уже почти не помнила, каково это – говорить с людьми.
Истолковав эту бесконечную тишину как-то по-своему, он прикрыл книгу, хотя и не закрыл ее полностью, и подался немного вперед, ближе ко мне.
– Ты не хочешь, чтобы я читал ее?
Если бы я кивнула, он принял бы это и без обид вернул книгу на место, это я уже знала совершенно точно.
И именно поэтому качнула головой:
– Очень хочу. Книги живут, пока их читают… Кайл.
