ждёт работа и не хочет расслабляться…
То у ребёнка такая сдержанность пугала до колик.
Что происходит в её детской меднокудрой головке? Почему она ведёт себя именно так?..
«Так» — это как обычно.
Даже Аврора Францевна признала, что в поведении девочки не наметилось совершенно никаких перемен.
Салон автобуса походил на нутро комфортабельной яхты: сплошь дерево, латунь и встроенные шкафчики. Не знал, что Аурус выпускает роскошные дома на колёсах, но старый ящер сказал, что это был спецзаказ. По его личной просьбе…
На мягких, как облака, диванах расположились рептилоид и святой отец. Гоплит остался предан своей газете, чудо-отрок играл в «Тетрис» на архаичной карманной приставке.
Алекс, устроившись в «кресле штурмана», листал страницы потрёпанной тетради, которую сначала я принял за путеводитель, или сборник карт.
Но зачем путеводитель коренному питерцу, который знает город и его окрестности лучше, чем линии собственной ладони?
Устав смотреть на Валида — я немного ревновал, ведь именно ЕМУ доверили вести наш транспорт, — решил пройти в хвост и проверить, нет ли слежки.
Слишком свежи были в памяти и «охотники за привидениями», и дрон, неустанно преследующий меня по улицам, да и простые авто — кто мешает Котову пустить по наши души парочку своих архаровцев с автоматами?
Думать о бравом майоре в таком ключе было дико и неправильно. Но как я уже упоминал, Котов — профессионал. Он искренне верит, что выполняет свой долг, а от выполнения долга его может освободить разве что, прямое попадание атомной боеголовки.
Двигаясь по плавно покачивающемуся полу в конец автобуса, я прошел мимо Маши.
Девочка казалась такой маленькой, такой потерянной, в этой своей синей вязаной шапке, в красной, подбитой мехом куртке и в красных же резиновых сапожках.
Сидела, подобрав ноги, у пустого откидного столика, под которым, положив тяжелую голову на лапы, дрых Рамзес.
Главным аргументом Алекса против участия пса в нашей компании был его возраст. По собачьим меркам — очень преклонный, я бы даже сказал, дряхлый. Собаки столько не живут.
Гоплит посоветовал считать по человечьим меркам, и тогда вышло, что тридцать два года — вполне себе молодость. А то, что лапы ломит и хвост отваливается — по меткому выражению Маши — дело поправимое.
Тот же Гоплит сказал, что в достаточной степени владеет даром эскулапа, и обещал помочь псу.
— Можно? — вежливо спросил я, указывая на соседнее сиденье.
Маша кивнула.
Шапка сползла ей на лоб, громадный нелепый помпон стукнул по носу.
Поправив головной убор, Маша стоически вздохнула.
— Почему ты её не снимешь? — я не знал, о чем говорить с ребёнком.
— Жалко. Тётушка связала.
— Так это Аврора Францевна?.. — шапка была и вправду нелепая. Впрочем, если подходить не с точки зрения эстетики, а оценивать старания…
— Я видела, как она мучается, — поведала Маша. — Сидит по ночам, курит, как не в себя, и ковыряет шерсть крючком. Я думала, она так нервы успокаивает, тётя Глаша всегда говорила: вязание успокаивает нервы. Хотя в случае с тётушкой, как раз всё наоборот. Для неё это было, как решение очень трудной задачки. Я не знала, что она это для меня.
— Стало быть, она мучалась, пока вязала, а ты теперь мучаешься, пока носишь. Колючая, поди, — посочувствовал я.
— Ужас просто, — кивнула девочка. Помпон опять съехал, она его выровняла. — Но так она хотела показать, что любит меня, понимаешь?
Я кивнул.
А ещё подумал: на редкость мудрое рассуждение для восьмилетнего ребёнка.
Маша не перестаёт меня удивлять.
— Знаешь, ты можешь просто хранить её, — сказал я. — Как сувенир.
— Хренушки. Буду носить, пока не облысею.
— Даже летом?
Взгляд, которым наградило меня чадо, явно давал понять, что сарказм оценен по достоинству.
И тут я подумал: сейчас.
Надо поговорить с ней, объяснить, что смерть Мишки… Что смерть друга… Что смерть вообще… Что иногда мы теряем близких, от этого никто не застрахован, прилететь может откуда угодно.
В общем, я хотел сказать, что поплакать иногда бывает очень полезно.
Глупо звучит даже у меня в голове. Но как объяснить по-другому — я не знаю.
Но знаю одно: это надо сделать.
Когда умерла мама, отец мне ничего не сказал.
Я вернулся с гастролей — а её уже нет. А отец продолжает вести себя, как ни в чём ни бывало. Словно так и надо.
Я его так и не простил.
И поэтому, набравшись духу и тщательно обдумав всё, что хочу сказать, произнёс:
— Послушай-ка, Маша…
— Смотри! — перебила девочка. — Что это там?
Сидела она спиной к движению. И указывала назад.
Я мысленно чертыхнулся. Собирался же проверить на предмет слежки!
Но дело было не в ней.
Из того места, где остался наш особняк, валил густой чёрный дым.
Это совпадение, — твердил я себе, пока трясущимися руками искал по всем карманам телефон. — Просто что-то загорелось неподалёку, не о чём волноваться… — мимо нас, обдавая улицу истошным воем, промчалась громадная красная машина.
Кляня на чём свет стоит новые телефоны, в которых активация происходит по отпечатку пальца — я никак не мог нормально нажать на кнопку — я ввёл пароль и нашел в быстром наборе номер Антигоны…
Не отвечает.
Обижается. Не хочет разговаривать даже по телефону…
А!.. Это же наш городской, стационарный номер! Надо звонить на мобильный.
Так, ещё одна попытка…
— Шу!
— Слава Богу, ты жива.
Раз она взяла трубку, может, пронесло? Горит ларёк на соседней улице, а я уже в штаны напрудил?
— Кто-то поджег наш дом, Шу, — она говорит быстро, словно боится, что я исчезну. — Загорелось очень быстро, ничего нельзя сделать.
Я бросил взгляд на лицо Алекса. После пожарной машины все почуяли неладное. Даже Рамзес — он стоял на задних лапах, уперев передние в спинку дивана, и смотрел в кормовое окно…
— Вы целы? — я подразумевал всех: девчонок, Салима с его бойцами, Соседку Аврору Францевну…
— Да.
От сердца отлегло.
— Мы сейчас будем, — бросив смартфон на стол, я посмотрел на шефа.
Разумеется, он всё слышал. Все слышали: я включил громкую связь.
— Мы не будем возвращаться, — спокойно, словно вместо языка у него — чугунная гиря, объявил Алекс.
