хотелось. Он за мной по пятам ходил, следил, чтобы я в окно не шагнула. Дверной звонок и телефон отключил, чтобы друзья и соседи не беспокоили и с цветами и с поздравлениями не завалились. Пацанов на дачу к друзьям отправил на несколько дней, чтобы маму ни о чем не расспрашивали. Они же сестренку ждали… Хорошенькая такая была, три четыреста…
Я продолжала слушать подругу, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос. В этот момент мне вдруг вспомнился леденящий душу отрывок из сериала «Мосгаз», который я посмотрела, вернувшись домой из своего второго путешествия в прошлое. Прекрасная Марина Александрова изумительно сыграла роль молоденького эксперта-криминалиста Сони Тимофеевой, прообразом которой была Софочка — Софья Исааковна Файнштейн.
В тот вечер в Петербурге стояла жуткая погода: за окном завывал ветер, хлестал дождь, а посему я решила не высовывать нос на улицу и, спрятавшиь под пледом с кружкой горячего какао, пересмотрела все серии об убийце, три недели державшем в страхе всю Москву. Помню, один эпизод меня потряс до глубины души: убитая горем мать, только что потерявшая своего ребенка, сидит в квартире, смотрит безучастным взглядом на майора Черкасова, занимающегося расследованием дела, и спрашивает:
— А что сыночку-то на ужин приготовить? Глазунью или омлет? Не знаете?
— Может, и омлет, — отвечает Черкасов, поняв, что женщина от горя сошла с ума.
— Вы идите, идите, — поторапливает его женщина, — сейчас сыночек со школы придет, мне его кормить надо.
А еще я вспомнила, как обычно гладко причесанная и очень аккуратная завуч нашей школы Наталья Дмитриевна, винившая себя в гибели первой жертвы маньяка по кличке «Мосгаз», в халате и с растрепанными волосами сидела в учительской и рассказывала, что мать погибшего мальчика забрали в психиатрическую больницу. А позже я прочла где-то, что убитая горем женщина, выйдя из больницы после длительного лечения, так и не смогла никогда войти в свою прежнюю квартиру и уехала. Оно и понятно: врагу не пожелаешь такое пережить. Даже не знаю, как бы я поступила, окажись на ее месте.
А Лида тем временем, теребя в руках салфетку и все так же уставившись в стену, говорила:
— С тех пор как будто время остановилось. Живу, дышу, на работу на завод хожу, пацанов с мужем растим… А как-то все не то, понимаешь? На Андрея стала срываться, орать из-за пустяков. Он поначалу молчал, терпел, говорил: «Лучше на меня ори, чем на мальчишек». А потом просто стал с вечера пятницы по воскресенье на рыбалке пропадать. Зимой на хоккейные матчи ходит и сам во дворе с мужиками играет. В общем, любой повод ищет, чтобы из дома уйти. Я его понимаю: кому охота рядом с собой видеть вечно недовольную жену? Я сначала думала, что Андрей завел кого на стороне, хотела найти да глаза выцарапать. А потом решила — будь что будет. Все равно как супруги мы давно не живем, а разъехаться не сможем: нашу хрущобу не разменяешь. Снова в коммуналку ехать? Нет уж… Ради Артема с Тимошей только и живу.
Да уж, ситуация… Я слушала Лиду и лихорадочно соображала, чем я могу ей помочь. Случись это в наши дни — я бы постаралась любыми способами, не мытьем, так катаньем, уговорить подругу на визит к хорошему психотерапевту. Смешного и постыдного в этом ничего нет. Здорово, что сейчас тема психического здоровья — не табуирована, и признаться в том, что ты даже к психиатру ходишь, не зазорно. Я и сама, вернувшись из пятидесятых, сразу же потрясла свою кубышку, наскребла пару тысяч мелочью и бегом направилась к специалисту. Полгода еженедельных занятий — и вот бывшая продавщица Галочка научилась слышать саму себя, не наступать на горло своей песне и отстаивать личные границы.
Но Лида живет в другом мире. Там нет никаких психологов. Нет, наверное, есть, но у рядовых советских граждан ходить к ним было не принято. Плакали на плече у подружки или соседки, заливали горе бутылочкой… Или просто замыкались в себе, делая вид, что все хорошо и живя «ради детей, потому что так надо, а то люди не то подумают». Вот и Лида, привыкшая быть сильной и поучать других, выбрала такой путь.
Ладно, есть у меня кое-какие соображения. Постараюсь помочь подруге, чем могу. Надо ее срочно вытаскивать из этого состояния, в котором она привыкла жить много лет. И с Андреем неплохо бы побеседовать, выяснить, что там за «рыбалка». А пока поеду-ка я домой. И сумку со своими подарками, которые сейчас совсем некстати, заберу. Не хватало еще, чтобы Лида их увидела.
— Я пойду, — встала я. — Спасибо за чай.
Лида кивнула и даже не встала, чтобы меня проводить. Я попрощалась, оделась, вышла на улицу и зашагала к метро. В голове у меня, точно гвоздь, засели слова убитой горем подруги, которые она постоянно повторяла:
— А хорошенькая у нас девочка родилась… Три четыреста…
* * *
Дом, в котором щедрое советское государство когда-то выделило комнату в коммунальной квартире молоденькой выпускнице педагогического института Дарье Ивановне, я нашла по памяти быстро. Все тот же подъезд, только чуть-чуть отремонтированный. И квартира с тех пор почти не изменилась: все тот же звонок, один на всех. Только дверь, по всей видимости, была недавно покрашена. Тот же длинный коридор. В прихожей стояли все те же запахи еды, готовящейся на кухне. На вешалке висело то же пальто, когда-то принадлежавшее поэту-неудачнику Жене. Наверное, его в нем и хоронить будут. Экономный человек…
В прихожую вышел рослый, плечистый и коротко стриженный парень лет семнадцати. Головой он почти подпирал потолок.
— Привет, Даша! — пробасил он, обращаясь ко мне.
Я вежливо поздоровалась и вдруг уловила в его внешности что-то знакомое.
— Егорка! — заулыбалась я.
Пацан непонимающе уставился на меня.
— Чего?
Я постаралась сдержать порыв радости. Конечно! Для Егорки я — соседка Дарья Ивановна, которую он по старой детской привычке зовет Дашей. Только в его мире мы виделись сегодня утром, когда я уходила гулять, а не десять лет назад. Поэтому он и не понял моей бурной радости. Я его помню не рослым парнем, а маленьким, зашуганным пацаненком в свитере на шесть размеров больше и учебником «Родная речь» в руках, который рассказывал мне про поход с мамой в цирк на Цветном «бурваре». В нашу первую встречу он, как об уже давно решенном деле, поведал мне, что когда вырастет, обязательно женится на Ирочке
