Павел
Про Елену я рассказывал следователю без личных подробностей,не хватало еще мне признаваться в своей дурацкой, так ничем и не окончившейсялюбви. Однако о подозрениях своих упомянул. Кто его знает, а вдруг это важнодля расследования убийства?
– Значит, ты думаешь, что Тарасова – любовницаВладимира Олеговича и ребенок у нее от него, – подытожила ГалинаСергеевна. – Ну что ж, это я проверю. Но странно, что никто об этом нисловом не обмолвился, я ведь всех по нескольку раз допрашивала.
– Может, не знают, – предположил я. – Или нехотят, чтобы Муза Станиславовна узнала, берегут ее, она ведь очень слабенькая.
– Возможно, возможно, – Парфенюк покивалаголовой. – Я смотрю, жизнь-то у вас там богатая на события. Сколько мы стобой разговариваем, уж пятый день, почитай, а дальше первых шести месяцевтвоей работы не ушли.
– Это только вначале так было. Потом все слилось.
– Вот даже как? – Она приподняла брови. – Ачто так?
– Все стало привычным, и я уже ни на что внимания необращал. И вообще, у меня депрессия была. Я только о своих травмах думал и освоей загубленной жизни. Очнулся только тогда, когда…
Я запнулся. Следователь посмотрела с любопытством.
– И когда же ты очнулся, друг мой сердечный?
* * *
…когда понял, что так пить больше нельзя. Я не напивалсявусмерть, как в тот раз, когда мое состояние бросилось в глаза папане, я пилумеренно, но каждый день. Сначала в клубных компаниях, потом все чаще дома, водиночку, потому что катастрофически не высыпался и старался пораньше лечь.Приезжал с работы, выпивал и ложился спать.
Все, что я делал на работе, я делал автоматически, ни во чтоне вдумываясь и действительно ни на что не обращая внимания. Если бы не поездкив стрелковый клуб по вторникам, четвергам и воскресеньям, я бы даже, наверное,не мог сказать, какой нынче день недели. Я ежедневно, как полагается, заполнял«талмуд» и чертил графики, но, если вы спросили бы меня, какие показатели ятуда внес, я бы не ответил. Жил будто на автопилоте.
И в один прекрасный день, сидя в столовой за обедом,услышал, как Лариса Анатольевна говорит Дане:
– Ну, детка, давай, старайся. Тебе совсем чуть-чутьосталось. В июне приедет из Лондона Тарас, вот уж он удивится, когда увидит,какая ты стала!
Я перевел глаза на Дану, но ничего особенного не увидел. Всето же, что и вчера, и позавчера.
Тогда я посмотрел в окно и понял, что июнь уже совсем скоро.Боже мой, ведь только что был декабрь, и я шел вместе с Даной к Владимирувыяснять отношения, и был глубокий снег… Это последнее, что я отчетливо помнил.А сегодня что? Я точно знал, что среда, потому что вчера возил Дану стрелять иповезу завтра, но вот какой месяц?
Отставив тарелку, я крупной рысью направился в «тренажерку»и замер перед приколотыми к доске листами ватмана. Кривая нагрузок идет крутовверх, кривая показателей веса неумолимо ползет вниз. А кстати, когда это мыначали отмечать вес на графиках? Мы же этого с самого начала не делали… Видно,в какой-то момент я изменил решение, но вот в какой? Я этого не помнил. Данасбросила двадцать один килограмм. Ни фига себе приколы! А я-то куда глядел?Схватив «талмуд», я перепроверил цифры, заодно поинтересовавшись и датами.Оказалось, что уже середина мая.
Допился, Фролов… Надо с этим завязывать. Мое стольдлительное выпадение из жизни меня здорово напугало.
Во время вечерних занятий я присмотрелся к Дане иконстатировал, что, несмотря на мое беспамятство, тренировки проходилинормально. Девочка не просто сбросила вес, она ощутимо подобралась, фигураприобрела некоторые очертания, еще весьма далекие от идеальных, но все-такибольше похожие именно на женскую фигуру, а не на бесформенную кучу жира.
– Как ваша нога? – неожиданно спросила Дана.
Я растерялся.
