— это больница в Хартфорде, в Небраске. Интересно, как там все поживают? Нейт до сих пор дерётся в амбаре у «Кровавых братьев»? А Сандра и «Швейные сестры» связали секс-качели? И почему мы не организовали из них кавер-группу? «Швейные сестры» и вязаные крючком сувениры для «Кровавых братьев» — это была бы бомба! Я бы точно что-нибудь купила! Скучаю по Хартфорду», — пишу я в письме. «Но больше всего на свете я скучаю по тебе…»
Запечатываю письмо и плачу до самого утра. А наутро мы отправляемся в Арчер-Сити.
Дорога недолгая. Первые переезды обычно короткие, чтобы отладить работу с новыми сотрудниками, старым оборудованием и приноровиться после зимней паузы. Нам нужно несколько недель, чтобы войти в нужный ритм. Мы тратим пару дней на обустройство и репетиции, устраиваем дополнительное шоу. И вот, в день демонтажа, когда я уже собираюсь содрать с себя грязную и потную одежду и залезть в душ, кто-то стучит в дверь.
— Доставка почты, — говорит Баз, когда я открываю дверь, и он сует мне конверт. Сердце бешено колотится. Я тянусь к письму, но Баз отдёргивает руку. — Это любовные письма от того парня, который приезжал к тебе, когда тот придурок споткнулся о забор и сдох?
— Не твоё дело, — отвечаю я. Хватаюсь за дверь и пытаюсь выхватить конверт, но он дразнит меня. В конце концов, мне удаётся вырвать письмо, но, думаю, он поддался.
— Никогда не видел, чтобы тебе приходили письма во время гастролей, — говорит Баз с мягкой улыбкой, глядя на меня. И он прав. Некоторые ребята получают пересылку от сторонних сервисов, или забирают письма у друзей и родственников по дороге. Но я никогда так не делала. Не было необходимости. — Как мило. Видимо, этот парниша очень тебя любит.
Баз отдаёт честь, засовывает руки в карманы и уходит, насвистывая «La Vie en Rose». У меня, наверное, глупая улыбка на лице, хорошо, что он не оглядывается.
Я не думала, что он напишет снова, но теперь, когда письмо у меня в руках, чувствую одновременно облегчение и волнение. Сажусь за стол и аккуратно вскрываю конверт специальным ножом, который купила в феврале.
Дорогая Хаос,
Если мои расчёты верны, ты сейчас на первой остановке. Надеюсь, всё прошло отлично. Я так и не признался тебе, что приезжал в Эли после инцидента. Не хотел выглядеть каким-то странным преследователем. Хотя, наверное, рассказывать об этом год спустя в своём четырнадцатом письме, написанном в тайном месте и отправленном через подпольную почту, — это и есть настоящее преследование. Наверное, мне вообще не стоило беспокоиться, что ты увидишь меня в зале.
Думаю, Колесницы многое для тебя значит. Подозреваю, она часто появляется в твоих раскладах, учитывая, сколько ты путешествуешь. Он и мне подходит. Я проехал тринадцать часов, чтобы увидеть, как ты выступаешь в этой клетке. Жутко за тебя переживал. Знаю, ты профессионал, но я просто хотел быть рядом на всякий случай. Но всё прошло идеально. Ты была великолепна. Выехала из клетки, сняла шлем и подняла его над головой. Ты выглядела такой крутой! И я тобой очень гордился.
Береги себя в дороге, Хаос.
Я люблю тебя. И не отпущу. Никогда.
ФК
Я улыбаюсь, смотря на карту и кладу её к остальным в ящик прикроватной тумбочки.
Каждую неделю. Независимо от того, где я нахожусь. Независимо от моей занятости. Не важно, крутое было шоу или провальное, дождь или жара. Один раз даже снег был. Каждую неделю Баз приносит мне письмо от Фионна.
А в последнюю неделю июля его приносит Хосе.
— Привет, — говорю я, когда он стоит возле моего трейлера в лучах вечернего солнца, держа шляпу в руке. — Хочешь войти?
— Нет, pequeño gorrión. Я просто… пришел, чтобы отдать тебе это, — он протягивает мне конверт, и я спрыгиваю с последней ступеньки, чтобы взять его, наблюдая, как он переминается с ноги на ногу. Поднимаю брови, молча спрашивая, а он о чём-то раздумывает. — Что ты тут делаешь, Роуз?
— В смысле? — смеюсь и показываю на трейлеры вокруг. — Я тут живу.
— Нет. Не живешь. Ты существуешь.
Эти слова как удар под дых.
— Это мой дом.
— Да. Но ты больше не та, что прежде. Не горишь желанием выступать. Даже не ставила палатку гаданий с тех пор, как мы начали тур.
— Если нужно, чтобы я погадала, то хорошо, — отвечаю я, скрестив руки на груди.
— Нет. Просто это приносило тебе радость. И другим тоже. Знаешь, на прошлой остановке меня нашла женщина по имени Люси и спросила, гадаешь ли ты еще.
В горле пересыхает.
— Люси…?
— Люси Крэнвелл. У неё трое детей. Она сказала, что видела тебя в Хартфорде. Что ты сделала ей расклад, который изменил её жизнь. Всю её жизнь, pequeño gorrión. Она хотела сказать спасибо.
— Почему ты не позвал меня?
Хосе пожимает плечами, грустно улыбаясь.
— Не думал, что ты хочешь, чтобы тебя нашли. По крайней мере, никто, кроме него, — говорит он, кивая на письмо в моей руке.
Я опускаю руки. Он прав. Я не открывала свою палатку с тех пор, как мы выехали в тур. Моя жажда справедливости навредила моим любимым. Навредила мне. Но я забыла, как это помогало тем, кто нуждается. Смотрю на конверт, знаю, там ещё одна карта. Может, пора снова стать Воробьем.
— Ты права, — говорит Хосе. — Это всегда будет твоим домом. Но не обязательно здесь жить. Мне тоже письмо пришло, — когда я наклоняю голову, он крутит шляпу. — Доктор Кейн сказал, что сожалеет о том, что не позаботился о тебе, как я просил его в тот день в больнице. И он сказал, что проведет остаток своей жизни, пытаясь загладить свою вину. Попросил не говорить тебе об этом, хотел сказать всё сам.
Я улыбаюсь сквозь слезы.
— Ты такой сплетник.
— Поэтому у меня такой хороший цирк. Я знаю всё про всех, — подмигивает Хосе. Он ухмыляется, но его улыбка постепенно становится грустной. — Он просит дать тебе отпуск, чтобы увидеться. Он любит тебя, Роуз. Мы всегда будем рядом, конечно. Но это? — показывает на сжатый конверт, — может быть твоим домом, если ты захочешь. Может, пора уехать. Вижу, что ты хочешь. Да?
Хочу ли? Не знаю. Держать эти письма в руках и читать красивые слова, в которые отчаянно хочется верить, — это одно. А стоять перед человеком, который разбил мне сердце, — совсем другое. Девять месяцев прошло. Думаю, он изменился. А может, и я тоже.
Хосе видит мою нерешительность и слёзы на глазах. В его глазах я тоже
