Под зарю вечернюю солнце к речке клонит, Все что было не было знали наперед, Только пуля казака во степи догонит, Только пуля казака с коня собьет. Только пуля казака во степи догонит, Только пуля казака с коня собьет.
На третьем куплете этой песни в пляс пустились пять или шесть казаков, ещё трое или четверо, как опытные ложкари стали отбивать на ложках зажигательный ритм песни и танца. По окончании этой песни от криков «Любо», казалось, рухнет потолок трактира, потом помню ещё две полные стопки водки, требования петь ещё, а потом наступила тьма.
Ранее утро следующего дня встретило меня мучительной головной болью, рассказами Ромки и Антипа Верхотурова о том, как я вчера погулял с господами офицерами за одним столом, какие ПЕСНИ пел, как потом пил с господами офицерами на брудершафт, это я понял из описания Ромкой сего действия. Дальше я заснул, прямо за столом у офицеров, и он с Туром ели смогли меня утащить в комнату из трактира. А народ в трактире гулял чуть ли не до утра. Благовещенье! Можно. Совсем недавно, угомонились. Приказчика Тарала они тоже отнесли в его комнату, тот отрубился по времени почти вместе со мной.
Когда я лечился через десять минут кислыми щами в трактире, ко мне за стол сел помятый Арсений, которого Лис и Тур еле смогли поднять. Глядя на мой потный лоб и идущий пар из моей миски со щами, Арсений заказал того же самого плюс стопку водки, а потом попросил меня срочно написать ему слова «Есаула» и «Казачьей». Оказывается, именно так народ назвал исполненные мною песни. Абсолютно одинаково с названиями в моём мире. Про себя при этом я решил, что больше не буду заниматься плагиатом. Каждому времени свои песни. А эти две песни, надеюсь, скоро станут народными, и никто не вспомнит кто их автор, точнее первый исполнитель.
Через семь дней обоз под вечер входил в станицу Черняева. Впереди ехал мой десяток, лихо с посвистом и на два голоса распевая «Казачью». Потом произошла сдача обоза новой охране, получение причитающейся оплаты и десяток разбежался по домам. Я же двинулся к себе на хутор. Завтра обоз пойдет дальше в Благовещенск, поэтому до утра надо было сделать много дел. Меня ждал экстернат за шесть классов мужской гимназии, и надо было успеть собраться.
Не успел я доехать до хутора, как меня нагнал Ромка с наказом его отца собрать, что нужно мне в Благовещенске будет, а потом сразу к ним, благо баня натоплена, изба тем более, а всё необходимое из продуктов в дорогу мне соберут. Так что до утра ещё и отдохнуть успею. Я подумал и согласился. Дома из готовой еды шаром покати, да и в избе со слов Ромки топили уже три дня назад. Это часов пять ждать, пока дом прогреется. А на улице уже темнеет. Поэтому собрав в РД и перемётные сумки всё, что мне, на мой взгляд, должно было понадобиться в Благовещенске, отправился с Ромкой к Селевёрстовым.
После бани, где с Ромкой хорошо попарились и быстро постирались, сытно поужинали всей семьей, а потом дядька Петро позвал меня в дальнюю комнату для разговора с глаза на глаз.
— Тимофей, сначала вопрос к тебе, — опускаясь на стул, начал Пётр Никодимович. — Ты из Благовещенска в станицу собираешься возвращаться или у Чуриных служить останешься до сборов малолеток. У тебя ещё два года впереди?
Я несколько опешивший от такого вопроса, уверенно ответил:
— Конечно, собираюсь, дядька Петро. До конца мая сдам все экзамены, а потом с ближайшим караваном или ещё какой оказией домой в станицу. У меня ещё дел здесь много.
