здесь нет телевизора.
Обеспокоенный тем, что испортил атмосферу, я поспешно отхожу от двери, подхожу к ней сзади и обвиваю руками ее талию, касаясь губами кожи на шее.
– Телевизор отвлекает. Когда ты здесь, твое внимание должно быть сосредоточено на сне или на мне.
Она смеется, ее голова снова падает мне на грудь. Она так пьяна и так хочет спать.
– Иди почисти зубы и приготовься, чтобы я мог уложить тебя в постель.
Она, спотыкаясь, бредет в ванную и через мгновение высовывает оттуда голову.
– Здесь все мои средства по уходу за кожей. И моя зубная щетка.
– Так и есть.
– Почему?
– Потому что ты пробудешь здесь всего несколько дней, и я покончил с твоим правилом не оставаться с ночевкой.
Она оглядывает свои вещи, затем снова обращает внимание на меня.
– Это правило было отстойным, да?
– Миллс, у тебя все правила отстойные.
Она возвращается в ванную, чтобы приготовиться ко сну. Я слышу, как она чистит зубы, звук льющейся воды сопровождается ее пьяным бормотанием. И когда она возвращается в мою комнату, она все еще одета, а на лице – следы макияжа.
Миллер замирает в дверном проеме, наблюдая, как я снимаю футболку, ботинки и брюки, оставшись в одних боксерах.
– Ты пялишься, – напоминаю я ей.
– Ага.
– Ты собираешься переодеваться?
– Мне нужно что-то, в чем можно спать.
– Меня устроит, если ты будешь спать голышом.
– Меня это тоже устраивает, но, если я буду голышом, Малакай, я запрыгну на тебя сразу же, а ты единственный, кто не хочет мной воспользоваться.
Я качаю головой, глядя на нее, – я всегда качаю головой, глядя на нее, но сейчас не могу удержаться от улыбки.
Я хватаю с кровати свою рубашку, которую носил до этого, и швыряю в ее сторону. Она раздевается, натягивает через голову мою рубашку и тонет в ней.
Идеально.
Она слегка покачивается на ногах, стоя в дверях ванной.
– Тебе помочь смыть макияж? – спрашиваю я.
– Да, пожалуйста.
Я разворачиваю ее и веду обратно в ванную. Ее средства для ухода за кожей по-прежнему лежат на раковине, как я и оставил их сегодня утром, пытаясь повторить то, что было у нее в гостевой ванной. Поднимаю ее, чтобы усадить на столешницу, и встаю между ее раздвинутых ног.
– Тебе придется сказать мне, что делать.
Она указывает на флакон с прозрачной жидкостью.
– Смочи ею ватный диск.
Я делаю, как она говорит, и капаю немного на один из ее ватных дисков.
Миллер закрывает глаза.
– Это снимет бо́льшую часть макияжа. Просто сотри его.
Поколебавшись, я вытираю ее щеку, потому что это кажется мне самым безопасным решением. На ватном диске остается немного краски, поэтому я с большей уверенностью провожу им по ее брови и получаю коричневый оттенок. Я осторожно вожу по ее глазам, пока тушь не потечет, и стираю, сколько могу, чтобы она не слишком походила на енота. Затем повторяю то же самое с другой стороны.
– Что дальше?
Она берет другую бутылочку и выдавливает на кончик моего пальца немного крема размером с горошину.
– Просто разотри его везде.
Она делает движение руками, но это кажется грубоватым, поэтому вместо этого я осторожно провожу по ее подбородку, кончиками пальцев выписывая тонкие круги, пока средство не начинает пениться.
Пока я работаю, на лице Миллер блуждает глупая улыбка, и я могу точно сказать, что она собирается отчитать меня за то, что я так долго это делаю, но я игнорирую ее и продолжаю, стараясь добраться до всех уголков ее лица.
Мы выполняем остальные процедуры по уходу за ее кожей, заканчивая нанесением увлажняющего крема, и когда я наношу его на ее кожу, она берет немного и втирает в мою.
– Для твоей зрелой кожи, – говорит она со смешком, водя по моему лицу, прежде чем опустить руки по обе стороны от моей шеи. – Я скучала по вам с Максом сегодня вечером.
Черт возьми. Она должна остановиться, но у меня такое чувство, что она этого не сделает, потому что она выпила, и из-за этого у нее развязался язык.
– Мы тоже по тебе скучали. – Я наношу светло-фиолетовый крем на ее лицо. – Тебе было весело?
Она кивает с детской улыбкой.
– Мне нравятся эти девочки, и мне нравится Кеннеди. Очень.
– Хорошо. Я рад, что вы двое подружились. Уверен, ей приятно, что наконец-то с нами путешествует еще одна женщина.
– Да, и приятно с кем-нибудь поговорить, когда у меня из-за тебя полный бардак в голове.
Из моей груди вырывается смешок.
– У тебя из-за меня полный бардак в голове, да, Миллс? Я польщен.
– И правильно.
Когда я заканчиваю ухаживать за ее кожей, Миллер завязывает волосы в узел, пытаясь закрепить их резинкой, но девушка все еще пьяна в стельку.
– Дай-ка мне это. – Забирая у нее резинку для волос, я собираю ее волосы в кулак, как делал пару раз раньше, и делаю что-то похожее на пучок, дважды обматывая его резинкой.
Миллер смотрит в зеркало.
– Эйс, выглядит ужасно!
Я улыбаюсь. Это действительно выглядит ужасно.
Ее глаза находят в отражении мои.
– Спасибо.
– Не за что.
– Обними меня.
– Прости, но ты только что сказала «обними»? – Я касаюсь ее лба тыльной стороной ладони. – Что, черт возьми, ты пила сегодня вечером?
– Заткнись. – Она обхватывает меня ногами за талию, а руками за плечи, и я несу ее обратно в свою комнату. Уложив выпившую девушку в постель и выключив свет, я снимаю очки и забираюсь к ней. Широко раскинув руки, Миллер поднимает голову и прижимается к моей груди, как опытный любитель обнимашек.
Мы не разговариваем. Мы просто лежим рядом, и я почти уверен, что она заснула, пока она не произносит в тишине:
– Сегодня вечером я сказала девочкам, что иногда думаю о том, чтобы не возвращаться на работу.
Клянусь, время останавливается, когда эта фраза слетает с ее губ. Я резко открываю глаза, вглядываюсь в темноту и прокручиваю в голове слова, чтобы убедиться, что правильно их расслышал.
Я сглатываю.
– Почему ты так сказала?
– Я не хочу расставаться с Максом.
Черт возьми, мое сердце бешено колотится в груди, в глазах покалывает, потому что эта девушка так сильно любит моего мальчика. Я не верил, что это когда-нибудь случится, что кто-то другой будет любить моего ребенка так, как я надеялся.
– Но я должна вернуться, – продолжает она.
Прикусив язык, я жду, пока смогу найти правильный ответ.
– Да, – выдыхаю я. – Ты хочешь.
Она наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня.
– Хочу?
– Это твоя мечта, Миллс. Я не позволю тебе отказаться от нее из-за моего сына.
Или из-за меня.
Она снова кладет голову мне на грудь.
– Необходимость выступать, оправдывать ожидания – это страшно. Какая-то часть меня борется с вопросом, достойна ли я этих ожиданий, понимаешь?
– Миллер, давление – это привилегия. Ожидания высоки, потому что ты успешна. Если бы ты была обычным человеком, никто бы не ждал тебя, затаив дыхание. Я думаю об этом каждый вечер, когда поднимаюсь на питчерскую горку. Тебе просто нужно решить, стоят ли твои мечты и цели такого напряжения. Хочешь ли ты оправдать возложенные на тебя ожидания.
– Хочу. Я хочу быть лучшей.
– Тогда сделай это.
Мне кажется, я уже достаточно поощрил результат, которого ужасно боюсь, поэтому в порыве эгоизма спрашиваю:
– Делает ли тебя счастливой твоя карьера?
Она делает паузу, поднимая глаза к потолку и переплетая свои пальцы с моими.
– Нет.
Скрипя зубами, я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Возникает странное противоречие: я хочу, чтобы она была счастлива, но в некотором смысле рад, что то, что разлучает ее со мной, не делает ее счастливой. Но что, черт возьми, я должен сказать? Поощрять ее пьяные выходки, потому что я хочу, чтобы она осталась?
Я пообещал ее отцу, что не буду этого делать.
Этим летом она развлекается, и это – единственная причина, по которой она сомневается в своей работе. С глаз долой – из сердца вон. Вот и все.
Она вспомнит, что хотела этого, как только уедет отсюда. Уедет от меня.
– Но я не уверена, что речь о том, чтобы быть счастливой, – продолжает она. – Я хочу доказать, что я могу это сделать. Хочу доказать, что достойна награды, которую получила. Убедиться, что делаю
