что спятившая боярышня выдохлась.
Он направил на неё коня, намереваясь напугать, но болезная резко замахнулась лопатой, случайно сбивая шапку со стаявшего рядом с ней воина, и бормоча под нос что-то ругательное, вонзила полотно в снег, наклоняя черенок в сторону коня.
Её маневр вызвал у Юрия смех, но тут чело боярышни осенила догадка и она, зарычав не хуже него, выдернула лопату из снега, перевернула её и сунула под морду скакуна не черенок, а полотно.
Юрий Васильевич придержал Буяна, от греха подальше, но неугомонная Евина дочь до чего-то додумалась и пообещав, что «Щас всё будет!» подняла лопату вверх, пытаясь её раскрутить над собой.
Тут уж верный друг и товарищ, боевой конь не выдержал и встал на дыбы. Князь еле удержался и не видел, как боярышню оттащил за шкирку её холоп.
— Бешеная! — ругался Юрий Васильевич, сжав бедрами бока коня. — Кобыла необъезженная! — ворчал, крутясь на месте и успокаивая Буяна. — Вот ведь достанется кому-то эта волчишка… — предвкушая чужие мучения и отплевываясь от таявшего на лице снега, усмехнулся. А тут ещё он увидел, как старый воин прямо в лицо боярышни сыпанул снега, чтобы она прекратила воевать и угомонилась. Князь почувствовал себя отомщённым и с удовольствием наблюдал, как недавняя умница и отчаянная воительница отфыркивалась, пытаясь одновременно ругаться и чиститься.
— Пахом, ты вообще за кого? — наконец сформулировала она своё возмущение, требовательно тыча в воина.
— Драться нехорошо, — наставлял он её, косясь на князя.
— Я не дралась, я защищалась! Ты же видел, как он на меня!..Скажи, видел? И где ты был, когда я тут одна?
— Евдокия Вячеславна, не дури, князь на тя смотрит, — развернул он её и встал рядом.
Дуня посмотрела на Юрия Васильевича и почувствовав, что угрозы больше нет, позволила себе обиженно заморгать и нахмуриться, но князя это рассмешило. Он так заразительно рассмеялся, что ей тоже стало смешно. Они хохотали, выплескивая свои эмоции и тыча в друг друга пальцами.
— Ну и чего ты хотела мне поведать? — вполне доброжелательно спросил он, чувствуя, что недавняя злобная муть перегорела в нём, растаяла вместе с попавшим в лицо снегом.
— Пахом, коня мне! — гордо велела Евдокия, а сама подошла поближе и начала говорить: — Княже, давай закроем тему твой дочери.
Он недовольно засопел, исподлобья наблюдая за ней.
— Понимаю, неприятно, — сочувствующе поддержала она его, — но знаешь, дети тоже родителей не выбирают, а среди них бывают ещё те засранцы… ой, я не про тебя,княже… — спохватилась Дуня. — Ты отличный родитель!
— Да?
— Ну конечно! — искренне воскликнула она, и чтобы он не сомневался сразу привела пример: — Вот меня воспитывают и воспитывают, покоя нет от этих воспитателей, а ты раз в сто лет в обед примчался… Ой, что-то не то я говорю, а все потому, что ты смотришь на меня так грозно, вот и…
— Боярышня, залезай, — встрял Пахом, — давай подсоблю.
Дуня, красуясь, ловко воспользовалась сложенными в ступеньку руками воина и сразу поняла, что поторопилась и не ту ногу подняла, чтобы сесть. В результате, чтобы не упасть, ей пришлось садиться так, как уж пришлось… задом-наперёд.
— Ничо, бывает, — успокоил её Пахом, помогая слезть и сесть по-новой. Князь тактично промолчал. Все же боярышни не ездили верхом на лошадях, разве что недавно Лыко-Оболенская всех удивила.
Юрий Васильевич взял под уздцы Дуниного мерина и задал темп.
— Ну, так что об Александре? — напомнил он.
— Для начала я хочу тебе выказать своё уважение, — начала с другого Евдокия.
— За что? — напрягся он, ожидая подвоха.
— За то, что ты в первую очередь думаешь о нашей земле, а потом уж о себе.
Князь удивленно посмотрел на неё, но боярышня была серьёзна и даже приложила руку к груди в благодарном жесте. Он криво усмехнулся и неожиданно с горечью произнёс:
— Ты уже поминала об этом… не думал я, что кто-то из бояр способен понять меня… все только и знают, что под себя грести.
— Большинство всё понимают, — сочла нужным успокоить его Дуня, — но не все могут подняться духом настолько, чтобы каждый день своей жизни посвятить всеобщему благу.
— Ты уж меня в монахи не записывай, — смущённо буркнул Юрий Васильевич.
— Не записываю, но думаю, что ты понял, о чём я хотела сказать.
— Понял, чего уж сложного, — он искоса глянул на неё. Боярышня держалась в седле неуверенно и сосредоточенно смотрела вперёд. Ему захотелось сказать, что не даст ей упасть, но подумал, что это будет нелепо.
— Теперь об Александре, — деловито продолжила Евдокия. — Нехорошо получилось, что девочка росла в простой семье, а относились к ней как к княжне.
— Нехорошо, — с сожалением согласился с ней князь. — Мне невдомек было, что Ульяна занималась не воспитанием, а прислуживанием собственной дочери.
— Люди наверняка приметили, что девочке потакают и сделали выводы. Возможно, что кто-то связал её с тобой и пошли слухи… пока ещё невнятные, но… — боярышня многозначительно посмотрела на него.
— Я пресеку слухи о незаконнорождённом ребенке, — жёстко ответил Юрий Васильевич и Дуня поняла, что эти слова предназначены не столько для неё, сколько для великого князя Ивана Васильевича.
Она кивнула, показывая, что передаст их. Возникло неловкое молчание. Дуня с искренним уважением посмотрела на князя и волнуясь, произнесла:
— Ты исполнил свой долг перед правящим братом, — осторожно начала она, — перед всеми нами и будущими поколениями. Ты сделал то, на что не решился твой отец[9]. Низкий поклон тебе за это, — не слезая с мерина, она поклонилась. — Но не печалуйся о своей судьбе. Княже, ты очень многое можешь сделать для простой девочки Александры, для её детей и внуков.
— Дать им денег? — иронично спросил он, смотря вдаль и сжимая поводья в кулак.
— Создать им возможность возвыситься за счет своих умений и знаний, — медленно и чётко проговорила Евдокия свою очень важную мысль. Её идеей было устроить социальный лифт руками Юрия Васильевича. Не для дочери, которая ничего собою не представляла и которую он принял решение забыть, но для внуков.
— Не понимаю, — князь раздражённо мотнул головой.
— Всё очень просто. Сейчас у нас подняться наверх могут только воины и то у них
