начал выкрикивать подобающие случаю пророчества из Святого Писания, но Басманов выхватил саблю и зарубил его. Телохранители выбросили тело дьяка в окно.
А толпа уже подходила к крыльцу…
Дмитрий крикнул:
– Запирайте дверь, мои верные алебардщики, не пускайте их во дворец!
Василий Шуйский в свою очередь подбодрил заговорщиков:
– Кончайте быстрее с вором Гришкой Отрепьевым! Если вы не убьете его – он нам всем головы снимет.
Тридцать алебардщиков были не в силах остановить толпу. Два десятка музыкантов и слуг, находившихся вместе с ними внизу, представляли собой скорее помеху, чем подмогу. После первых выстрелов половина телохранителей побросала оружие и сдалась, а остальные отступили по лестнице в сени; толпа напирала вслед за ними.
Дмитрий выбежал в сени.
– Подайте мне мой меч! – крикнул он.
Но на его слова никто не откликнулся – мечник князь Скопин-Шуйский еще ночью покинул дворец и примкнул к заговорщикам.
Тогда царь выхватил у одного из телохранителей алебарду и направив ее острием на толпу, двинулся вниз по лестнице – один, как когда-то ходил на медведя.
– Я вам не Борис! – выкрикнул он.
В этом возгласе сказалось все – и его уверенность в своем царском достоинстве, и гордость своим происхождением и пылкая страстность его характера.
На мгновенье все опешили, потом Басманов, первый пришедший в себя, бросился к царю и загородил его своим телом.
– Государь, спасайся, а я умру за тебя!
И, не дожидаясь ответа, он сделал несколько шагов вниз по лестнице.
– Братья, бояре и думные люди! – крикнул он. – Побойтесь Бога, не делайте зла царю вашему, усмирите народ, не бесславьте себя!
Татищев, находившийся в первых рядах заговорщиков, с ругательствами бросился на него с длинным кинжалом и вонзил его прямо в сердце царскому любимцу. Басманов замертво покатился по ступенькам; его труп подняли и выкинули на крыльцо – напоказ народу.
Тут же раздались несколько выстрелов по царю, но пули просвистели мимо. Дмитрий отступил в комнату и, прикрыв до половины дверь, стал размахивать из-за нее алебардой, не подпуская мятежников; некоторые из них были ранены им. Однако новые выстрелы вновь заставили его податься назад. Алебардщики успели запереть дверь и увели царя в другую комнату. Слыша, как толпа выламывает двери, Дмитрий вдруг бросил алебарду и, схватив себя руками за волосы, выбежал в заднюю дверь: он вспомнил о Марине.
Дмитрий побежал по переходу в покои жены, но увидел, что опоздал: в сенях царицыного дворца уже толпились заговорщики. Он открыл окно и в отчаянии закричал:
– Сердце мое, измена!
В этот момент он заметил на дворе стрельцов, несших в эту ночь караул в Кремле; они бестолково сгрудились в кучу, не зная, что предпринять. В одно мгновение в голове у Дмитрия созрел план, который давал надежду на спасение: он решил под защитой стрельцов выбраться из Кремля и обратиться к народу. Царь был уверен, что москвичи поддержат его. И действительно, в народе преобладали антипольские, но отнюдь не антицарские настроения. Голландец Исаак Масса, очевидец событий этого дня, свидетельствует: «Если бы ему (Дмитрию. – С. Ц.) удалось благополучно соскочить и уйти – он бы избавился от беды: народ перебил бы господ заговорщиков; народ не знал о заговоре, слышал, что поляки хотят убить царя, и бросился поэтому бить поляков; даже многие из тех, что бросились тогда в Кремль, думали, что они идут спасать царя от поляков».
Дмитрий прыгнул в окно почти с 10-метровой высоты. Прыжок был крайне неудачным: царь разбил грудь, вывихнул ногу и ударился головой о землю. Оглушенный падением, он на время лишился чувств.
Между тем Марина, в одной юбке, с растрепанными волосами, пыталась укрыться от толпы, вломившейся в ее дворец. Вначале она спустилась в погреб, надеясь спрятаться в каком-нибудь темном закоулке. Но вскоре ей стало здесь страшно одной; она вышла из своего убежища и вновь поднялась наверх. На лестнице она натолкнулась на толпу заговорщиков, искавших царя. Не узнав Марину, они столкнули ее с лестницы и побежали дальше. Дрожа от страха, она добралась до своей опочивальни. Здесь уже находилось несколько ее дам, обеспокоенных ее исчезновением; с ними был паж Марины, юный шляхтич Осмольский. Он запер за Мариной дверь и встал рядом с обнаженной саблей, заявив перепуганным женщинам, что мятежники доберутся до царицы только через его труп. Юноша сдержал слово. Когда разъяренная толпа выломала дверь, он отважно вступил в схватку сразу с несколькими заговорщиками и был изрублен ими.
Женщины сбились в кучу возле стены, за кроватью царицы; старейшая дама Марины, пани Хмелевская, раненая во время драки выстрелом из ружья, лежала на полу, истекая кровью… Один современник пишет, что Марина спряталась под пышные юбки одной из своих дам; другие утверждают, что москвичи просто не узнали или не заметили ее.
Заговорщики приступили к женщинам с допросом:
– Говорите, польские б…, где царь и полька, его царица?
Надо отдать должное твердости духа придворных дам Марины – ни одна из них не выдала ее. Гофмейстерина ответила за всех:
– Вам лучше знать, куда вы его дели: мы его не караулили.
Вслед за этими словами последовала гнуснейшая сцена: разъяренные их упорством и распаленные похотью заговорщики начали насиловать молодых женщин и избивать пожилых. К счастью, это продолжалось недолго: прибежавшие на шум бояре вырвали полек из рук толпы (правда, ими двигало не человеколюбие, а боязнь мщения со стороны польского короля за поругание над знатными паннами). Придворных дам вместе с Мариной отвели в отдельные покои и приставили к дверям стражу.
Заговорщики рассыпались по дворцу, в поисках Дмитрия. По пути они крушили мебель, обдирали со стен дорогие обои и совали за пазухи ценные вещи. Обыскав оба дворца сверху донизу, и не найдя царя, они уже не знали, что думать, как вдруг раздался крик:
– Нашли, нашли еретика!
Царя, лежавшего на дворе без чувств, первым обнаружил алебардщик Вильгельм Фирстенберг – один из пятнадцати телохранителей, до конца оставшихся верными Дмитрию. Он приподнял его тело и позвал стрельцов, которые отлили царя водой и перенесли на каменный фундамент снесенного дома Бориса Годунова, где были убиты его жена и сын. Эти развалины стали последним прибежищем сына Ивана Грозного!
Дмитрий долго не мог прийти в себя и стонал от боли. Наконец, вспомнив где он и что происходит вокруг, он обратился к стрельцам:
– Христа ради, спасите меня от злодеев Шуйских! Мои милые, православные, ведите меня к народу на площадь перед Кремлем. Я вас вознесу выше всех… Боярских жен и детей отдам вам в неволю, и все их имущество ваше будет!
Стрельцы, посовещавшись, решили стоять за него. Но они не
