Книга Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов

– У меня вот здесь, в столе, лежат шесть вариантов, – сказал он. – Шлют со всей России. Одна авторша прислала жизнеописание, вернее сюсюли, про сына деревенского дьячка, который прославился тем, что осчастливил туземцев в Америке. Я не знаю, о чем будешь писать ты: об иркутских купцах, пьющих дьячках, о войне, мне это неважно. – Минотавр расстегнул рубашку и почесал свою волосатую грудь. – Погодин написал пьесу о кремлевских курантах, и они зазвонили на всю Россию. Вот что такое война? Война – это оборванные связи. Когда раздаются первые выстрелы, начинается настоящая драматургия.

Его предисловие мне понравилось, Минотавр давал не шанс, фактически карт-бланш, чтобы проверить, на что я способен в честной конкуренции с другими авторами. Директор театра, желая поддержать меня, добавил, что помнит и ценит мою повесть «Приют для списанных пилотов». К моменту разговора в народном театре уже была поставлена моя пьеса «Уроки сербского». За нее мы с главным режиссером театра Михаилом Стеблевым получили диплом международного театрального фестиваля, проходившего в Москве, с формулировкой «за братство славянских народов».

И тут новое лестное предложение. Прилетев в Москву, я поехал в миссионерское общество, там мне дали кое-какую литературу об Иннокентии, затем я съездил в книжное подворье при Сретенском монастыре, купил книгу Барсукова о жизни и деяниях святителя Иннокентия.

Знакомясь с жизнью Вениаминова, я сделал для себя несколько открытий. Одно время наш самолет базировался на аэродроме в Анге. Каждый день, собираясь на полеты, мы ходили мимо дома, в котором родился и некоторое время жил Вениаминов, ставший впоследствии святителем и главой Русской православной церкви. Дальше – больше. В городе, куда его отправили на учебу, он учился в той же школе, в которой я проучился свои первые четыре года. Только в мое время это уже была самая старая в городе начальная школа при монастыре, а не духовная семинария.

Дочитав до конца книгу Барсукова, я понял, что прикоснулся к жизни сибирского самородка, который и печи клал, и часы делал, при необходимости мог и музыкальные духовые инструменты изготовить. Но истинная мощь его личности заключалась в ином – он сумел понять значение слова Божьего и донести его до диких племен далеких Алеутских островов. Иннокентий в совершенстве овладел языками туземцев и смог стать для них простым и близким человеком, за которым они были готовы идти хоть в огонь, хоть в воду. А его краеведческая книга «Записки островов Уналашского отдела» стала известна всей читающей России, язык автора, его наблюдательность привели в восторг Николая Васильевича Гоголя.

Но больше всего меня поразила его государственная позиция в отношении восточных территорий – благословение генерал-губернатору Николаю Николаевичу Муравьеву на занятие Амура дал именно он, человек духовный, миссионер, сделавший, пожалуй, больше всех для приобщения коренных народов далекой Русской Америки, Якутии и Амура к Православной церкви. Все современники отмечали его самообладание, когда во время Крымской войны, которая стала фактически мировой войной Запада против Российской империи, в Аяне англичане объявили, что берут его в плен. Англичане были настолько обескуражены самообладанием Иннокентия, что оставили в покое не только его, но сам поселок. Более того, освободили уже захваченных под Петропавловском-Камчатским пленных.

Я сидел в тесной комнатке, в женском халате, пил горячий чай, встречаясь с Валиными глазами, гадал, чем же в театре занимается она. Когда мы раньше встречались при выполнении рейсов на Север, она рассказывала о полетах в составе других экипажей, изображая в лицах, верно передавала характеры моих коллег. Была она наблюдательна, остроумна, ей бы не в стюардессы, а в артистки.