Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
войны открывают новые возможности для серийных убийц, действующих совершенно безнаказанно. Это стало для меня откровением. При волнах жары, ураганах, землетрясениях происходят умышленные убийства, остающиеся незамеченными из-за большого количества жертв стихии.
– Извращение, зато очень эффективное, – соглашается Моника.
– Знаю, ты противница коллективных игр.
– Я не так одарена по части пешек. Припоминаешь концерт U2?
– У каждого свой стиль, – отзывается Николь. – Я видела, что, ходя по своему обыкновению ферзем, ты добиваешься большего, чем я. Ты любишь бить издали, в лоб или по диагонали, быстро и сильно. Взять хоть «Стингеры»…
– Да, операция была хоть куда, за нее меня даже наградили медалью, – хвастается Моника.
Они прерывают беседу и молча попивают виски, потом разговор возобновляется.
– Знаешь, за организацию убийства Масуда и нападения на Всемирный торговый центр меня тоже наградили. Короче говоря, наше окружение и наше начальство высоко нас ценили.
– Мы – редкие экземпляры. Скажу честно, мне приятно общаться… с другой умной женщиной. – И Моника подливает виски в оба бокала.
– А Мекка? – спрашивает Николь.
– Мне не захотелось утереться неудачей на концерте U2 на стадионе в Кроук Парк, нужно было хотя бы еще разок удачно сыграть пешками.
– Интуиция сразу мне подсказала, что Мекка – твоих рук дело. Как ты нашла место, где устроить давку?
– Из-за ремонтных работ ослабла ограда на мосту, – объясняет Моника. – Вроде бы мелочь, но мне показалось, что этого хватит, чтобы создалась удачная возможность.
– Все вышло виртуозно. Тебе известно, что ты тогда превзошла рекорд числа жертв при простой давке? Две тысячи двести тридцать шесть душ и вдвое больше раненых!
– Это было мое фиаско. Я не гналась за количеством жертв, а мимо своей мишени промазала – в который раз. Нет, пешки – это определенно не мое.
– И все-таки – две тысячи двести тридцать шесть! Вот это было представление! Лично я ни разу не преодолела тысячный рубеж. И потом, в Мекке все фигуры были в белом, какое тонкое чувство детали! Падение тысяч белых пешек – безупречный символ шахматной партии, в которой я играла белыми, а ты черными.
Они ненадолго умолкают. Моника закатывает штанину и демонстрирует свой титановый протез.
– Стреляя в меня в Панджшере, ты оставила меня без ноги.
– Потому что не хотела просто тебя догнать и убить, – объясняет Николь. – Вышло бы мелко. По мне, партия должна завершаться величественным апофеозом. Тогда для этого не сложилось условий.
Она попыхивает потухшей сигарой, раскуривая ее.
– Извини за причиненный ущерб.
– Извинения излишни, игра есть игра. Кстати, в Мекке я заставила тебя поплатиться глазом.
Николь приподнимает повязку и показывает пустую глазницу.
– Самое неприятное – утрата объемного зрения. Мне трудно взять чашку, ручку. Об этом не думаешь, когда у тебя два глаза, но объемное восприятие – большая ценность, оно позволяет оценивать расстояние. Когда глаз один, мир становится плоским…
К немалому удивлению Моники, гостья уже кажется ей симпатичной.
– Я люто тебя ненавидела, – признается Николь.
– Насколько люто?
– Бывало, проснусь среди ночи и твержу твое имя, словно это имя самого дьявола.
Моника пожимает плечами.
– Та же чепуха со мной. Я, конечно, посылала агентов с заданием тебя убить. Причем с уточнением, что тебя надо не просто прикончить, а заставить помучиться.
– Благодарю за интерес к моей скромной персоне! Признаться, я была так одержима тобой, что тоже поручала коллегам с тобой разобраться. Если бы они достигли успеха, мы бы сегодня не встретились.
– На наше счастье, мы были окружены бестолочами…
Николь видит, что бокал Моники пуст, и наполняет его еще раз.
– Что я за хозяйка! – сетует Моника. – Забыла предложить тебе льда.
– Спасибо, я предпочитаю чистый виски.
К ним подкрадывается кот, раньше проявлявший недоверчивость, долго готовится к прыжку – и оказывается на коленях у гостьи. Еще один кот трется о ее ноги – помечает своим запахом.
– Готово, они тебя признали, страх прошел, – говорит Моника.
– Кошек не обманешь. Их трудно приручить. Поэтому я всегда предпочитала собак. Впрочем, упорствуют в своем мнении одни болваны. Признаться, у тебя прелесть, а не кошки.
– Знаешь, Николь, увидев тебя, я подумала: наконец-то человек мне под стать! Когда ты обыграла меня в шахматы при помощи неудержимого наступления пешек, я была искренне поражена. Вот это виртуозность, вот это интеллект! Я тебя недооценила, как недооценивала тогда большинство своих противников, ты сбросила меня с пьедестала. Оказалось, я не самая сильная. Меня одолела ты, моя сверстница. Тогда я поставила себе цель: преодолеть отставание, нагнать и превзойти тебя. Ты играла пешками, значит, я должна была показать, что всю эту орду может разгромить одна фигура.
– Если начистоту, Моника, то когда ты впервые на меня набросилась и стала душить, я тоже сильно удивилась. А когда ты выиграла у меня, пожертвовав конем, чтобы опрокинуть мой пешечный строй, я поняла, что твое появление в моей жизни – не случайность.
– Я тоже так думаю.
– Другая причина моей ненависти к тебе – это то, что ты была красивее меня. С возрастом ты все больше походила на Дженнифер Коннелли, тебе об этом говорили?
– Признаться, порой я намеренно копировала мимику этой актрисы в некоторых самых знаменитых ее фильмах, например в «Реквиеме по мечте» и в «Ное».
– При следующих наших столкновениях я чувствовала то же самое: ты была «выше» меня. Все в тебе меня восхищало: рост, уверенность, глаза, грудь, бедра, походка, духи…
– Это признание в любви?
Николь вместо ответа загадочно улыбается и долго молчит.
– Сначала мне хотелось тебя изуродовать, – сознается, наконец, она. – В Мекке, когда мы сошлись в рукопашной, я с наслаждением драла тебе ногтями лицо. Как же давно я об этом мечтала! Как я погляжу, шрамы так зарубцевались, что уже почти не видны.
– Спасибо пластическому хирургу. А потом за дело взялись морщины.
– Мы с тобой гораздо больше, чем просто враги, – говорит Монике Николь. – Мы – живые противоположности. Все, что ты олицетворяешь, вызывает у меня отвращение и отторжение: капитализм, мировая власть огромных состояний, продажность, скаредность, возведенный в ранг философии эгоизм. Даже западные псевдогосударства с их правами человека для меня не более чем лицемерные ширмы, скрывающие эксплуатацию рабочих, низведенных до состояния рабов. Хуже всего то, что они не только соглашаются на это: школа учит их любить свой рабский удел. Они как те собаки, которые рычат, когда трогают ошейник, сжимающий горло и ограничивающий свободу. На якобы свободных выборах они голосуют за тех, кто расточает больше всего несбыточных обещаний.
– Согласна, концепция демократии никогда не была мне мила, – отвечает Моника. – Лично я предпочитаю аристократическое устройство, этимологически восходящее к «правлению
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
