class="p1">— Нет… — я откидываю козырёк и открываю зеркало. Всё выглядит идеально, хотя я покрасил лицо несколько часов назад. Облизываю палец и тру пятно на щеке рядом с чешуёй. Верхний слой размазывается, но кожа всё равно зелёная. — Ой… блин. Но можно же как-то смыть, правда? Чёрная птичка? Ты же разбираешься в макияже. И в рисовании. Ты же знаешь, как это смыть, да? Она отмоется… да?
Слоан смеется, и со слезящимися глазами заводит машину, выезжая на Магнолия-стрит.
— Только не трогай мой домашний абрикосово-скипидарный скраб. Но ты не волнуйся, — говорит она и гладит меня по руке, — я всё равно считаю тебя красавчиком, даже если ты навсегда останешься зелёным.
— Навсегда…?
Пока мы добираемся до хижины, я уверен, что Слоан пожалела о слове «навсегда», сорвавшемся с её губ. Всю дорогу я засыпаю её вопросами о коже, красках и о том, насколько плохо все обернется, если я всё же попробую этот абрикосово-скипидарный скраб. За это я получаю заслуженный удар по плечу. Наверное, она права. Испытания на лице до добра не доводят, так что, не буду рисковать.
Вообще-то, весь этот костюм был не лучшей идеей, хотя в тот момент казалось иначе. Я же не знал, что буду торчать возле амбара в машине полчаса. Хотел приехать пораньше, погонять жену по лесу, повеселиться, а потом трахнуть её на земле. Ну развеселить то смог. И не только её.
— Йибучий случай. Что, блять, на тебя надето? — говорит Лаклан с крыльца, когда мы выходим из машины. Слоан стоит в сторонке с безумной ухмылкой, глазея на нас с неподдельным удовольствием.
— А что, не видно, придурок?
Лаклан демонстративно снимает очки и протирает линзы краем рубашки, прежде чем надеть их обратно.
— Похоже на костюм идиота. Угадал?
Слоан ржёт во всё горло, а Ларк распахивает дверь, вытирая руки полотенцем. Увидев меня, она застывает как вкопанная.
— О, господи боже мой, — она хихикает, Лаклан презрительно фыркает. — Костюм чистый?
— К несчастью, — ворчу я.
— Ох, Роуэн…
— Не вздумай жалеть этого йибучего идиота, Ларк. От жалости он становится ещё более невыносимым.
— Но посмотри на него. Он такой грустный и возбуждённый.
— В буквальном смысле, — перебивает Слоан, хлопает по моему рогу, и идёт обниматься с Ларк. — И навсегда зелёный.
— Нам ещё нужно поговорить насчёт этого «навсегда», Слоан, — говорю я, хватая сумки и самогона затем иду за ней. Мой драконий хвост шуршит по гравию. Лаклан стонет и проводит рукой по лицу, а я нарочито виляю бёдрами, чтобы его подразнить.
— Мы уже всё обсудили, — говорит Слоан, но я прям слышу, как она глаза закатывает. — Иди с братом поговори.
— Глазастая леди-паук, — говорит Лаклан и обнимает Слоан. — Как ты его терпишь?
— Обычно он компенсирует это кое-чем другим, — она целует Лаклана в щёку, а потом идёт к Ларк. Они берутся за руки и начинают что-то шептать — наверное, про то, что Слоан узнала на танцах. Они заходят в дом, а я поднимаюсь на крыльцо и останавливаюсь перед братом.
— Поцелуй братика, — обнимаю Лаклана и размазываю зелёную краску по его щеке, одна из чешуек отваливается.
— Говнюк.
— Старый пердун.
Когда я его отпускаю, Лаклан всё равно не может удержаться. Кладет руки по обе стороны от моей головы и прижимается свои лбом к моему.
— Ты всё такой же безбашенный засранец, — говорит Лаклан, и хоть он пытается выглядеть серьезным, искры в глазах выдают его веселье. — Но я всё равно тебя люблю.
— Я тебя тоже.
Хлопнув меня по затылку, Лаклан ухмыляется и отпускает, чтобы подхватить одну из моих сумок и бутылку самогона, рассматривая её, нахмурив брови.
— Что это ещё за хрень?
— Домашний виски, типа того
— Господи Иисусе.
— Слоан нашла это на деревенской вечеринке в Линсморе. И, судя по тому, как эти двое переговариваются, она там нашла не только это, — киваю в сторону двух девушек, которые шепчутся на кухне, открывая бутылку красного вина. Лаклан смотрит туда же. — Кажется, она нас обошла в этой игре.
— Ну, у меня тоже есть пара идей.
— Я думал, Конор не будет давать тебе подсказки. Слоан взбесится.
— Какое же ты ссыкло, — Лаклан закатывает глаза, держась подальше от девчонок, которые с бокалами идут в гостиную. Когда они уходят, мы идем на кухню, и брат открывает самогон. — Я и сам могу добыть информацию. Не буду втягивать Конора, раз уж обещал леди-паук. Тем более, я видел, как глаза удаляют. Не хочу, чтобы она на мне это пробовала, — говорит он с дрожью и наливает в стакан алкоголь, двигая его ко мне. — Поверь на слово.
Лаклан поднимает стакан в безмолвном тосте, и я делаю то же самое, а потом мы делаем глоток этой жгучей жидкости. Горло сразу жжет, и по пищеводу словно огонь льется.
— Пиздец, что за хуйня.
— Ты уверен, что это не серная кислота?
— Не уверен. Но это не помешает мне нажраться и спеть тебе серенаду.
— С таким пойлом мы сдохнем раньше, — говорит Лаклан, пока мы оба мучаемся, делая ещё один глоток.
— Так ты говорил, у тебя есть информация? — говорю я заговорщическим шепотом, наклоняясь ближе через тумбу. — Что за информация?
— Ага, мужчина-парень, — раздается голосок прямо за спиной, когда я делаю глоток, жидкость вылетает у меня изо рта и носа прямо в Лаклана. — Я тоже хочу знать, что за информация?
Оборачиваюсь, пока Лаклан говорит своё фирменное «Господи Иисуссе», а Слоан и Роуз визжат от радости. Маленькая банши ухмыляется мне, ставя на пол злого енота, и сначала я шокирован, но потом понимаю, что это в её стиле.
— Роуз, ты меня до усрачки напугала, — пытаюсь её обнять, но она отступает, поднимая руки.
— Воу, нет. Выглядишь так, будто проходишь кастинг на безумную версию «Злой», — она хлопает меня по плечу. — За старания тебе пять с плюсом. Или… что-то в этом роде.
Хотя я слышу, как Слоан фыркает, голос старшего брата эхом отдаётся в моей голове.
— Роуз…?
Мы с банши обмениваемся мимолётной улыбкой, прежде чем я поворачиваюсь к Лаклану. Никогда не видел такого выражения на его лице. Брови нахмурены, глаза слезятся.
— Привет, Лаклан.
Брат медленно идет в обход стола, ускоряется, чтобы схватить Роуз в охапку. На лице у него надежда, перемешанная с виной. Он снимает очки и вытирает глаза. Они шепчутся о чем-то своем, о чем не должен никто слышать, но я всё равно слышу. О сожалениях и ошибках. О времени и обещаниях. О том, что есть клятвы, которые нельзя давать, потому что не каждый может их исполнить.
Тихо скрипит сетчатая дверь,
