Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
интеллектуальной энергией должность председателя страховой компании. Будучи оплотом стабильности, когда дело касалось тонких интриг международной дипломатии, он тем не менее при желании с готовностью отбрасывал свою безупречную корректность в сторону и был хорошо знаком со многими сторонами жизни европейских политиков, включая их страхи, предубеждения относительно финансового дела и любовниц. Он начал коллекционировать современное искусство задолго до того, как это вошло в моду, но, будучи воспитан в соответствии с классическими традициями, обладал наиболее полным собранием частной переписки Ньютона. Он успел побывать директором как собственного театра, так и Банка Англии. Он был знаком с Рузвельтом и Черчиллем, Бернардом Шоу и Пабло Пикассо. Садясь за партию в бридж, он превращался в сущего спекулянта, предпочитая головокружительные комбинации надежным, но более скучным вариантам; раскладывая пасьянс, становился статистиком, тщательно подсчитывавшим вероятность двух выигрышей подряд. Однажды он обмолвился, что жалеет лишь об одном – что выпил за свою жизнь мало шампанского.
Джон Мейнард Кейнс[230] – а именно так звали нашего героя – принадлежал к старому английскому роду, восходящему к некоему Уильяму де Каенсу, а по времени – к 1066 году, году вторжения норманнов в Англию. Приверженный традициям Кейнс предпочитал думать, что величие – черта семейная, и действительно его отцом был Джон Невилл Кейнс, сам довольно известный экономист. Но дар сына было невозможно объяснить одними лишь генами – скорее возникало ощущение, что в силу счастливого случая одному человеку достались таланты, полагавшиеся по меньшей мере полудюжине людей.
Он родился в 1883 году, том самом, когда умер Маркс. Двух экономистов роднит то, что их земные пути хоть ненадолго, но соприкоснулись, а также глубочайшее влияние, оказанное ими на философию капитализма, но, вообще говоря, представить двух более разных людей трудно. Резкого, угрюмого, разочарованного в жизни Маркса томила безысходность собственного положения; как мы знаем, его перу принадлежит Приговор Капитализму. Кейнс же любил жизнь и шел по ней с удовольствием и непринужденно, а его постоянным спутником был успех – неудивительно, что плодом именно его замыслов стал Капитализм Жизнеспособный. Возможно, корни вдохновенного пророчества крушения стоит искать именно в череде неудач, что преследовала Маркса в его повседневном существовании. Но тогда в качестве объяснения убедительнейшей защиты, осуществленной Кейнсом, напрашивается жизнь, проведенная в атмосфере радости и успеха.
Уже в детстве, которое прошло на фоне последних лет правления Виктории, стало ясно, что ребенка ожидает великая судьба. В нежном возрасте четырех с половиной лет он начал задумываться над экономическим значением процента; в шесть его интересовала работа мозга, а уже через год отец находил Кейнса «исключительно приятным собеседником». В подготовительной школе мистера Гудчайлда его способности убедительно проявлялись в обращении с одноклассниками. Один из них стал «рабом» и беспрекословно носил за ним книги в обмен на решение трудного вопроса из домашнего задания; с еще одним был заключен «коммерческий договор», по которому Кейнс соглашался предоставлять одну библиотечную книгу в неделю, а другая сторона, в свою очередь, обещала не приближаться к первой ближе чем на пятнадцать ярдов.
В четырнадцать он подал заявку на получение стипендии на обучение в Итоне – и добился своего. Казалось, леденящие кровь истории об английских частных школах были сплошь выдумками – он не подвергался унижениям и его никто не подавлял интеллектуально. Напротив, он расцветал, оценки были одна лучше другой, награды сыпались гроздьями; Кейнс приобрел жилет лавандового оттенка, пристрастился к шампанскому, вытянулся – хотя и стал немного сутулиться, – отрастил усы, начал заниматься греблей, поднаторел в искусстве спора и, не превратившись в сноба, искренне полюбил Итон. В написанном в семнадцать лет письме к отцу он демонстрировал необычную для своего возраста проницательность. В решающую фазу вступала Англо-бурская война, и директор школы выступил с речью по этому поводу; Кейнс блистательно передал ее содержание всего в пяти фразах: «Все было как обычно. Должны выказать благодарность. Не уронить достоинство школы. Если что и делать, так на совесть. В общем, как и всегда».[231]
Если Итон был успехом, то Королевский колледж в Кембридже стал истинным триумфом. Альфред Маршалл умолял его стать профессиональным экономистом, а с профессором Пигу – наследником Маршалла на кембриджском троне – они раз в неделю завтракали. Заняв пост секретаря студенческого совета, он автоматически влился в очередь будущих президентов самого известного в мире негосударственного дискуссионного кружка. Его внимания искали Леонард Вулф и Литтон Стрейчи[232] (впоследствии – его любовник), и в результате на свет появилось то, что потом станет известно как Блумсберийский кружок. Кейнс занимался скалолазанием (Стрейчи жаловался на «бесконечные дурацкие горы»), в огромных количествах скупал книги и редко отрывался от споров до наступления рассвета; одним словом, он блистал. Он был самым настоящим феноменом.
Увы, даже феноменам необходимо питаться, и очень скоро ребром встал вопрос о выборе профессии. Денег у него было немного, хотя академическая карьера обещала еще меньше. Кроме того, он желал большего. «Я бы хотел управлять железной дорогой, создать трест или, по крайней мере, надувать почтенных инвесторов, – писал он Стрейчи, – ведь научиться делать все это так просто и вместе с тем так увлекательно».[233]
Но ни дороги, ни треста на горизонте не маячило, а «надувательство» нельзя было объяснить ничем другим, кроме как свойственной Кейнсу игривостью. В итоге он решил двигаться к успеху через государственную службу. Безразличие, с которым он сдавал соответствующие экзамены, заставило сестру Стрейчи поинтересоваться, не была ли его беззаботность деланой. Нет, он просто во всем досконально разобрался и не видел смысла нервничать; Кейнс считал, что окажется в первой десятке. Так и случилось – к финишу он пришел вторым, причем свою низшую оценку получил за экономическую часть испытания. Вот его объяснение: он, «очевидно, знал больше, чем было известно экзаменаторам»;[234] в любом другом случае непростительно дерзкая, эта ремарка по сути своей была абсолютно справедлива.
Его путь лежал в Управление по делам Индии, где он и очутился в 1907 году. Кейнс с первого дня люто возненавидел работу. Дома его ждали первые наброски книги по теории вероятностей, которые поглощали основную часть молодой энергии, а обязанности мелкого клерка в государственном учреждении ничем не напоминали управление железной дорогой. По его собственному признанию, всех усилий хватило на то, чтобы переправить племенного быка в количестве одной штуки в Бомбей, а карьера государственного служащего могла оборваться из-за единственного неправильно понятого заявления. В конце концов он уволился и вернулся в Кембридж. Но проведенные в офисе годы не были потрачены абсолютно без пользы. Его знание внутренних дел Индии
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
