неприятеля фронтом на запад.
В то время как части правого крыла армии Лелюшенко начали штурмовать Берлин, ведя кровопролитные бои на канале Тельтов, левое крыло продолжало двигаться вперед, охватывая Берлин с юга и запада, стремясь окружить его и соединиться с войсками 1-го Белорусского фронта. Мы продвигались вместе с этими частями. Противник оказывал ожесточенное сопротивление. Всюду требовалась поддержка штурмовиков. Крылья советских армий совместно с крыльями самолетов громили врага, таранили его, рубили крылья имперскому орлу нацизма.
Для нас наступила пора интенсивной работы. Мы переезжали с места на место, поддерживая связь. Ситуация была очень напряженной и более запутанной, чем, например, у войск, наступавших на Берлин с востока. Все смешалось как слоеный пирог. Непонятно, где фронт, в какой стороне противник. Мы получали приказ и, исполняя его, мчались туда, где по нашим расчетам должны были быть немцы, и находили там уже наши части, ведущие бой. В другой раз мы наводили удар штурмовиков туда, где только что стояли мы сами и где по всем понятиям уже должен быть наш тыл. Но там оказывались враги, и штурмовики беспощадно громили их.
Рязанов почти каждый день прилетал на маленьком самолете на наш КП и руководил боевыми вылетами самолетов. Наша оперативная группа была единственной, принадлежащей непосредственно корпусу. Все остальные группы, куда были направлены авиационные представители нашего корпуса, выделялись теми сухопутными войсками, с которыми мы взаимодействовали.
Противник рвался из Берлина на юго-запад. Надо было прикрыть пути выхода, но это не всегда удавалось, и разрозненные группы врагов просачивались, как вода сквозь песок, и блуждали по территории, уже занятой нашими войсками, непрерывно вступая в бои, исступленно пытаясь вырваться, прорваться из окружения. С запада на помощь осажденному Берлину двигалась 12-я армия Венка, снятая Гитлером с Западного фронта и брошенная на помощь погибающей столице.
Венк прикладывал все усилия, его солдаты делали все возможное и невозможное, пытаясь прорвать кольцо блокады. Кроме этих фронтов – внутреннего и внешнего сторон кольца, – через тыл армии Лелюшенко в районе Луккенвальде прорвались на запад остатки окруженной, но еще многочисленной, вооруженной и боеспособной 9-й армии Буссе. В такой обстановке окруженные и те, кто окружает, легко могли поменяться местами. Во всяком случае, когда я уже в мае вернулась в корпус, там все были убеждены, что мы были в окружении. Может, действительно было так. Помню только, что война была непонятной, непривычной для нас, свыкшихся с тем, что впереди враги, а сзади наши.
Группе гитлеровцев удалось прорваться в Луккенвальде, как раз на тылы 4-й гвардейской танковой армии и прежде всего 5-го гвардейского механизированного корпуса И.П. Ермакова, отражавшего яростные атаки 12-й армии Венка на рубеже Беелитц – Трёйенбритцен фронтом на запад. Теперь Ермакову пришлось вести бой с перевернутым фронтом, по-прежнему направляя свои основные силы на запад против армии Венка и часть сил на восток против прорывающейся группировки 9-й армии Буссе. Это, наверное, и было окружение.
В окружении, видимо, побывал командир корпуса. Рассказывали, что Рязанов попал в окружение и находился на КП вместе с доставившим его пилотом ПО-2. К КП приближались неприятельские танки. Никакого противотанкового оружия не было. Были уже вызваны наши самолеты, но мгновенно появиться они не могут. Рязанов командует летчику: “Стакан коньяка!” И выпивает залпом. Танки все ближе. Он приказывает налить еще стакан. В последний момент появляются наши штурмовики и отбивают атаки танков. Возможно, это сказка, а то, что сгорела под Берлином от прямого попадания радиостанция, только что покинутая Рязановым, экипаж погиб, – правда.
Помимо крупных, организованных и управляемых сил, сжимающих нас с трех сторон (армий Венка и Буссе, 200-тысячный гарнизон Берлина) в лесах было много раздробленных отрядов гитлеровцев. Они метались, как стаи волков, готовые на все, лишь бы не погибнуть и не сдаться в плен. Чаще они стремились не ввязываться в бой, а обходить стороной противника, избегая стычек.
Один раз такая группа наткнулась на нас. Мы работали в лесу, а точнее, – в небольшой рощице, лесочке. В наушниках посторонние звуки плохо слышны, да и сосредотачиваешься на работе, отвлекаешься от окружающего. Кто-то толкает меня. Я снимаю наушники. Кричат: – Тревога! Немцы! Я уже сама слышу приближающуюся перестрелку. Кто-то скомандовал: – Занимать круговую оборону!
Мы с Таней схватили винтовки, выскочили из машины и залегли прямо возле нее. Смотрим, действительно, на нашу машину бежит группа немцев. Сначала нам показалось – толпа. Чуть позже разобрались, что сравнительно немного. Откуда-то выстрелы доносятся. Кто-то за ними, видимо, гонится. И они несутся, сломя голову. Метров двести уже до нас. Кто-то из наших выстрелил. Только тут они разобрали, что выбегают на нас. И так же резко, как мне показалось, уверенно и мощно, развернулись на девяносто градусов и побежали в сторону, обходя нашу радиостанцию. Мы толком ничего и не успели сообразить: кто бежит, куда, что за немцы, кто за ними гонится. Проскочили мимо, и слава богу. Мы облегченно вздохнули и снова принялись за работу.
Но не всегда все заканчивалось так мирно. В Потсдаме погиб экипаж, шесть человек из нашей оперативной группы: шифровальщик, шофер, механик, три радиста. Среди погибших был Борис Наманов, о котором я писала. Они ехали в “виллисе” и в него попал фаустпатрон. Конечно, не просто попал, а был нацелен именно туда. Может быть, какой-то мальчишка из тех команд “гитлерюгенд”, над которыми мы так весело смеялись по дороге к Берлину, и выстрелил. Все погибли.
За Потсдам развернулись тяжелые бои. Город был расположен среди озер. Потсдам – место традиционных парадов и смотров прусского милитаризма, резиденция прусских королей. Здесь в 1933 году Гинденбург благословил приход Гитлера к власти. Наши войска захватили Потсдам, не повредив старинные замки. Знакомые, ездившие в туристические поездки по ГДР, восхищались красотой дворца Сансуси. В Потсдаме я тоже была. Но тогда было не до замков. Да и сейчас, спустя столько лет, меня иногда посещает мысль, что в том «виллисе» должны были ехать или я, или Таня.
В тот день мы с Татьяной находились в деревне, где размещался штаб Лелюшенко, работали на радиостанции. Я дежурила, а Таня должна была меня сменить. Зашел Николай Ерошенко и сказал, чтобы Таня срочно собиралась, надо будет выехать на “виллисе”. Мы слышали что-то о Потсдаме и, не особенно разбираясь в географии, считали, что это уже Берлин. Побывать в Берлине или его предместьях – большей мечты тогда не было у наших солдат. И не только девятнадцатилетние мальчишки любыми правдами и неправдами отпрашивались у начальства, чтобы взглянуть на берлинские руины. Пожилые полковники и генералы
