Уильям Блейк[399]Я все рассказала Адриану. Мою истерическую историю поисков невероятного мужчины, о том, как каждый раз оказывалась ровно в том месте, откуда начинала: в своем воображении. Я имитировала для него своих сестер, мать, отца, деда с бабкой, мужа, друзей… Мы ехали и говорили, ехали и говорили.
– Ну и как прогноз? – спрашивала я, оставаясь вечным пациентом в поисках идеального доктора.
– Понимаешь, моя прелесть, тебе необходима небольшая перегруппировка, – повторял мне Адриан, – ты должна погрузиться в себя и спасти собственную жизнь – она терпит бедствие.
Разве я уже не сделала шаг? И чем была дурацкая поездка, если не путешествием в мое прошлое?
– Ты еще не достаточно глубоко погрузилась, – сказал он. – Ты должна опуститься на дно, а потом подняться на поверхность.
– Господи милостивый! По моим ощущениям, я уже сделала это!
Адриан ухмыльнулся, не выпуская трубки из искривленных розовых губ.
– До самого дна ты еще не дошла, – изрек он, словно зная, что меня ждут еще кое-какие сюрпризы.
– И ты поможешь мне попасть туда? – спросила я.
– Если настаиваешь, детка.
От его великолепного безразличия я приходила в ярость, заводилась, впадала в бешенство от досады. Несмотря на объятия и похлопывание по заднице, Адриан оставался ужасно холодным. Я все смотрела и смотрела на его красивый профиль, спрашивая себя, что происходит в его голове и почему мне, похоже, никак не удается туда проникнуть.
– Я хочу пробраться в твою голову, – сказала я, – но никак не могу. Отчего схожу с ума.
– Но зачем? Какие, по-твоему, проблемы это может решить?
– Просто хочу почувствовать себя по-настоящему близкой с кем-то, соединенной, хоть немного побыть цельной. Я хочу по-настоящему полюбить кого-нибудь.
– С чего ты взяла, что любовь способна что-то решить?
– Может, и нет, – заявила я, – но мне она нужна. Я хочу чувствовать себя цельной.
– Но ты когда-то чувствовала себя частью Брайана, и от этого тоже было мало толку.
– Брайан чокнутый.
– Все немного чокнутые, если залезть им в голову, – сказал Адриан. – Вопрос только, в какой мере.
– Пожалуй…
– Слушай, почему бы тебе не прекратить искать любовь и не попытаться жить собственной жизнью?
– Что за жизнь, если в ней нет любви?
– У тебя есть работа, твое сочинительство, преподавание, друзья…
«Не вешай мне лапшу на уши», – подумала я.
– Мое сочинительство – попытка найти любовь. Я знаю, это дурь. Я знаю, это обречено на провал. Но так оно и есть: я хочу, чтобы все меня любили.
– Ты проиграешь, – признался Адриан.
– Я знаю, но знание ничего не меняет. Почему мое знание никогда ничего не меняет?
Адриан не ответил. Впрочем, я у него и не спрашивала, а просто обращала свой вопрос к синим сумеречным горам, мы проезжал через Годдардский перевал, опустив крышу «триумфа».
– По утрам, – прервал молчание Адриан, – мне никак не вспомнить твое имя.
Вот какой я получила ответ. Он пронзил меня, как нож. И я лежала без сна каждую ночь рядом с ним, дрожа и снова и снова повторяя собственное имя, чтобы не забыть, кто я такая.
– Беда экзистенциализма в том, – как-то высказалась я, – что ты не можешь не думать о будущем. Действия имеют-таки последствия.
– А я могу не думать о будущем, – улыбнулся Адриан.
– Каким образом?
– Не знаю. – Он пожал плечами. – Просто могу, и все. Вот, например, сегодня я чувствую себя великолепно.
– Почему же я чувствую себя так паршиво, если ты чувствуешь себя так великолепно?
– Потому что в тебе течет твоя чертова еврейская кровь, – рассмеялся он. – Избранный народ. Вы можете быть посредственностью в других вещах, но в страданиях вам нет равных.
– Сукин сын.
– Почему? Потому что я говорю тебе правду? Слушай, ты хочешь любви, ты хочешь глубины, ты хочешь чувства, ты хочешь близости. А чем ты довольствуешься? Страданиями. Но хотя бы твои страдания имеют глубину… Пациентка любит свою болезнь – она не хочет излечения.
