Я на камушке сижу, Слезы мои капают. Меня замуж не берут, А лишь только лапают.
Раздался взрыв хохота, заглушивший гармошку. Кто-то подзадоривающе вопил:
— Ы-ы-ых, язви те! Пой, Грунька!..
— Жми на все лады!
— Пропадай моя телега, все четыре колеса!
— Oп, oп, oп, гуляй, Заречье!..
Яков Григорьевич подтащил лодку на берег, послушал маленько и пошел в гору.
Ребятишки, игравшие на берегу в бабки, переглянулись, и один босой помчался в избу, откуда доносилось веселье. Гармошка квакнула и смолкла. Навстречу Якову Григорьевичу, что-то дожевывая на ходу и застегивая пуговицы па гимнастерке, спешил бригадир. Он совсем недавно возвратился из армии, и Яков Григорьевич надеялся, что бригадир из него получится толковый. Армейскую выучку прошел, здесь вырос, людей знает, свой человек. И вот тебе на!
Бригадир по армейской привычке прищелкнул каблуками и заплетающимся языком доложил:
— Гуляют.
Яков Григорьевич смерил его сердитым взглядом:
— Если уж взялся докладывать, так докладывай точнее.
— Гуляем! — покорно поправился бригадир жалобным голосом и глуповато уставился на председателя мутными глазами.
— Так и будешь стоять? — спросил Яков Григорьевич бригадира, а краем глаза наблюдал за тем, как в избе панически расталкивают все куда попало. Что-то упало и со звоном разбилось. «О, мать твою!» — ругнулся какой-то мужик, и на него сразу зашикали со всех сторон. — Веди, что ли, в избу-то! — снова заговорил Яков Григорьевич и первый шагнул в сени.
— Я… мы… понимаете, товарищ пре… председатель… теща моей жены человек верова… верующий… женился я недавно… теща… — лепетал сзади бригадир.
— Помолчи пока! — буркнул Яков Григорьевич. — Я еще с тобой потолкую. — И, шагнув через порог, как ни в чем не бывало, сказал: — Мир честной компании!
Ему отозвался разрозненный и вялый хор женских голосов. Мужики голоса не подали и по возможности старались укрыться от его цепких глаз кто за спиной жены, кто за печкой, а то и за фикусами, составленными в угол горницы. Некоторые явно прицеливались выскользнуть из избы, но Яков Григорьевич нарочно не уходил от дверей.
— Чего же не приглашаете председателя за стол? — с иронической усмешкой продолжал Яков Григорьевич. — Выбрать выбрали, а теперь ни потчевать, ни узнавать не желаете!
Народ зашевелился, послышались сконфуженные голоса:
— Да что вы… да мы… да Яков Григорьевич, дорогой ты наш начальник… да ежели не побрезгуешь… милости просим…
Яков Григорьевич снял кепку, поискал глазами, куда ее повесить, и сунул в руки расторопно подскочившей молодухе. Он видел, как тесть бригадира, кряжистый мужик в сатиновой вышитой косоворотке, подмигнул своей жене и она захлопотала. Это был тот самый колхозник Варегин, что выступал на собрании. Бригадир, то и дело роняя голову на грудь, стоял у дверного косяка с бессмысленным видом. Яков Григорьевич с прищуркой глянул на него.
— А вы, я вижу, начальство любите, побольше подаете?
Послышался легкий смешок, бригадира оттеснили на кухню и потом толкнули в чулан. Он притих там, успокоился.
Яков Григорьевич спокойно принял стакан, наполненный брагой, понюхал и деловито осведомился:
— Не с хмелем? А то с хмелевой голова здорово болит.
— Нет, нет, что ты, бражка — первый сорт! Откушай, сам увидишь!
