И лицо такое спокойное. Улыбается вот даже во сне. В уголках глаз морщинки, но они ничуть не портят. Пожалуй, в других обстоятельствах и других одеяниях она была бы красива. А так…
— Что вы делаете? — поинтересовался Карп Евстратович, протянувши целителю руку. Но кажется, девица его интересовала куда больше собственной конечности.
— У Анчеева, на фабрике, была бутылки. Тут — часы. Думаю, принцип один. Но вот потом он перерезал себе горло, а она попыталась откусить язык. Хотя, конечно, глупо… тот же яд и проще, и эффективней. Взяла бы за щёку там… не знаю. Чтоб раскусить и каюк. А она вот… дурью. Зачем?
— Так, — Карп Евстратович попытался обернуться и голос повысил. — Всем разойтись по палатам до особого распоряжения…
А я… я почувствовал… не знаю.
Искру?
Или точнее уголёк. Такой вот спрятанный за пазухой чёрный-чёрный уголёк чужой силы. И протянувшуюся от него нить.
Только тянулась она куда-то в сторону.
Очередной гудок заставил нить задрожать.
— Тут что, фабрику открыли? — поинтересовался Николай Степанович, ловко заматывая руку бинтами. Кажется, в огромных карманах белого его халата было немало интересного.
— Нет, это…
— Сигнал, — я перебил Карпа Евстратовича. И нить в девице натянулась до предела. А потом… потом разорвалась, чтобы в следующее мгновенье тело, лежавшее на полу спокойно, выгнулось дугой.
— Щит!
Я понял, что всё-таки дурак.
Полный дурак.
Тот, кто послал её сюда, он обязательно подстраховался бы. И на случай раскрытия, и если вдруг у дамочки не хватит духу самоубиться. При расчётах нельзя полагаться на душевные порывы дам. Пояс с зарядом и часы куда как надёжнее.
Щит над лжемонахиней вспыхнул за долю мгновенья до взрыва. И кажется, дураком ощутил себя не только я. А ещё мы успели.
Вздрогнул пол.
И стены.
С потолка посыпалась побелка. И Николай Степанович покачнулся, побледнел, оборачиваясь к щиту, который стал тёмным.
— Не смотри, Николя. Не надо тебе. Ты лучше в палату иди, — Карп Евстратович перехватил бинт и, развернув целителя, подтолкнул. — Иди… там люди. Надо успокоить. И если есть другой выход, выводи… всех выводи отсюда.
Кровь.
Ей была нужна именно кровь. Именно поэтому девица и пыталась откусить себе язык. Что бы это ни было, но без крови оно не работало. Зато теперь крови было с избытком.
— Выводите, — я бы тоже не хотел смотреть, но видел.
Видел не своими глазами.
Тьма взвыла.
И Призрак зашипел, расправляя крылья. А по щиту Карпа Евстратовича расползались трещины. Он тоже чувствовал ненадёжность, но вливал силу, пытаясь удержать то, что появлялось внутри.
Пробой.
— Скорее! Тут сейчас… я не уверен, что смогу закрыть…
Потому что не хрен считать себя самым умным.
Самым сильным…
— Пелагея Ильнична! — голос Николая Степановича вдруг обрёл силу. — И всех прошу сохранять спокойствие. Необходимо покинуть здание… окна открывайте.
Окна?
Да. Этаж ведь первый, значит, можно и через окна.
Женский визг взлетел и оборвался.
— Заткнись… — жёсткий мужской голос донёсся откуда-то сзади. — Макаров, давай окно. Так, ты первая, становишься и принимаешь детишек. Вздумаешь сбежать, я тебе…
— Скоро треснет, — Карп Евстратович просипел это. — Надо было стрелять.
Надо было.
А ещё не надо было играть в эти игры. Тоже мне, планы построили, расчёты посчитали…
И снова гудок, словно издевается, но это не для нас. Где-то там, с другой стороны, захлопали выстрелы.
— Кровь, — я не мог отвести взгляда от щита, который теперь набряк и пульсировал, что гнойник. — Чем больше крови…
Потому что убитые в перестрелке, они ведь тоже по сути своей жертвы. А чем больше жертв, тем оно…
Голос мой стёрло взрывом. Зазвенели стёкла. Кажется, что-то посыпалось. Крик людей. Вой какой-то. А щит треснул. И Тьма с Призраком встали между нами и тварями.
— Уходите, — бросил я Карпу Евстратовичу. — Выводите людей.
А он ещё сомневается.
Благородный, чтоб…
— Если оно сожрёт дарника…
От Анчеева хотя бы тело осталось. А вот от этой девицы — ошмётки плоти, которые шевелились и растекались тягучим озерцом. Под ним шипели каменные плиты, а в самом центре разворачивалось чёрное окошко полыньи. И из него, клекоча от восторга, вырывались твари.
Мелкие.
Пока мелкие.
И Призрак, подпрыгнув, перекусил одну пополам. Тьма просто рассыпалась облаком, всасывая всё, до чего могла дотянуться.
— Быстрее! — я рявкнул. — Я не смогу держать тварей долго! А тут дети! И раненые! Если не увести…
Всегда приятно иметь дело с благородным человеком. Позволить, чтобы твари сожрали детей и раненых, Карп Евстратович не мог.
Так, а мне что делать?
Держать?
Или попытаться закрыть?
Знать бы ещё, как это делается. Поток тварей вдруг иссяк, а на поверхности лужи появились пузырьки. Сперва мелкие, но каждый новый становился крупнее, будто там, под лужей, развели огонь и она начала закипать.
И повеяло таким вот, характерным.
Ветерок с той стороны.
И в следующее мгновенье бурление стихло, образовав гладкое, поблескивающее слюдой, зеркало. Знакомое такое. Вот и полынья.
А вот и тварь, которая из неё выглядывала. Осторожно так, недоверчиво.
Высунуло кончик щупальца и замерла.
Я хмыкнул и, сформировав из тени клинок, по этому кончику и рубанул к огромной радости Призрака. Тот мигом рванул к щупальцу и, перехватив обрубок, оттащил в сторону.
Лужа булькнула.
И выплюнула пяток щупалец, причём некоторые длинные, тонкие и покрыты будто мехом. Нет, не мехом. Камень, которого они коснулись, зашипел и оплавился.
Ага, мех, получается, кислотный.
Но теневой меч и тут не подвёл. А я подумал и, слепив из тьмы заряд побольше, швырнул в полынью.
Бахнуло.
То есть, видно оно не было, но я почувствовал, что бахнуло. И тварь… да, ей это не понравилось. Визг её хлестанул по ушам и стёклам. И я оглох.
Мир в тишине довольно странен, если так-то.
Вот беззвучно осыпаются стеклянным крошевом окна. Одно.
И второе.
Подпрыгивает, расправляя крылья, Призрак. Я знаю, что он клекочет, но не слышу. И не слышу, как трещит потолок, потому что очередной взрыв, где-то там, в стороне, воспринимаю скорее всем телом, чем ушами. Вибрация от него идёт по стенам и полу, и лужу тоже будоражит.
А в неё, откуда-то снизу, пытается пролезть тварь.
Полынья слишком узкая.
Крови не хватило?
Смерти?
Жертв?
Главное, что дыра получилась маленькой. Вон в неё сунулась было узкая пасть, длинная такая, что ножницы, утыканная шипами.
И застряла.
Рванула вниз,
